— Сумасшедший! — это Мак-Белль?
Эмма не ответила мне, но ее удивленный вид показал мне, что я сделал новую ошибку, открыв ей мое невежество на этот счет.
— Что же, разве я не имею больше права любить его? сказала она. — Не рассчитываете ли «вы» запретить мне это?
Я размахивал ее руками.
— Ты все еще его любишь?
— Больше, чем когда-либо, слышите — «вы»!
— Да ведь он превратился в бессмысленное животное.
— Есть сумасшедшие, которые считают себя Богом; Мак-Белль, по временам, думает, что он собака; может быть, его сумасшествие поэтому так спокойно. Да, кроме того!..
Она таинственно улыбнулась. Можно было поклясться, что она задалась целью вывести меня из себя. Ее улыбка и ее неоконченная фраза нарисовали мне ужасную картину. Ах, проклятая!..
Я обхватил ее, чтобы задушить, выкрикивая ей ругательства прямо в лицо. Она могла считать себя погибшей и, все-таки, полузадушенная, продолжала улыбаться… Это надо мной издевался не тот рот, который жадно целовал, сколько хотел, а другой; все мое бешенство обрушилось на него. Я отучу его улыбаться, он станет краснее и влажнее от другого, а не от поцелуев… Моими челюстями овладело безумное желание кусать… Я был хуже сумасшедшего теперь… Всякие сумасбродства сделались мне понятными. Я бросился на насмешливо улыбавшиеся губы, которые скоро будут окровавленными и разодранными, не так ли?.. Да, как же!.. Мы стукнулись зубами, и это превратилось в поцелуй, — таким, должно быть, был первый поцелуй у первобытных людей в пещере или болотной хижине, примитивный и грубый, скорее борьба, чем ласка, но все же поцелуй.
Потом сладострастная ласка разжала мои зубы, и продолжение этого дикого поцелуя было до того изысканно, что доказало присутствие в моей партнерше не только природного расположения к разврату, но и большую опытность.
Эти объятия подсказали нам и повлекли за собой другие. Но на сегодня мы должны были ограничиться самым вульгарным из них; стоит ли говорить о тихом звоне, который издают пружины старого дивана от падения двух тел?
Прибежала Варвара страшно несвоевременно и в то же время вовремя. Она кашляла так, что душа разрывалась на части.
— Барин идет!
Эмма вырвалась из моих объятий. Она снова подпала под власть Лерна.
— Уходите! Торопитесь! — почти кричала она. — Если он узнает, вы погибли… и я, вероятно, тоже, на этот раз… Да уходите же!.. Беги, мой маленький, маленький волчонок: Лерн на все способен.
И я почувствовал, что она говорит правду, потому что ее милые руки вдруг похолодели и затрепетали в моих, и губы ее, к которым я прижимал свои в прощальном поцелуе, дрожали от страха.
