— Пошел вон, — сонно и беззлобно сказал Лешка.
— Ты так не разговаривай! — заерепенился Авдюшко. — Нынче власть опять переменилась!
— Да! — глухо и сурово подтвердил Ильин. — Да здравствует диктатура пролетариата!
— Опять пролетарии всех стран соединяйтесь? — миролюбиво спросил Лешка.
— Да! — в остекленевших глазах тощего Ильина замерцал мрачный огонь. — Железный кулак пролетариата гордо взметнется под высь и как стальной молот обрушится на гнилые головы буржуев-поработителей!
— Где это вы с утра надрались, друганы? — Лешка уже вспомнил, что на кухне у него стоит бутылка дешевого портвейна, припасенная для подобного рода утренних ситуаций.
— В Израиле у тебя друганы! — оскорбился Авдюшко. — А мы, как прежде, — гегемон! А всем частникам и фермерам будет революционный трибунал! Понял?
— Ни хрена не понял, — сокрушенно сознался Лешка. В душе он любил этих пьяных дураков — и трезвых, и набравшихся.
Ильин оттолкнулся от перил и высокомерно выпрямился.
— Непреходящие ценности коммунизма опять превыше ваших общечеловеческих! А ты в своей видеотеке развращаешь похабными фильмами светлые души рабочих! Смерть тебе! Карающий меч ЧК вздыбится под высь…
— Что пили, засранцы? — улыбнулся Лешка. — Мочу бешеного чекиста?
— Очистительная волна красного террора сметет лабазников Ковригиных и всех холуев капитала! — пообещал Ильин.
— Не дай Бог, — поежился Лешка. — Короче, мужики, в чем потребность?
— Желаешь откупиться, классовый враг? — спесиво спросил Ильин.
Лешка вздохнул. Он хорошо знал прошлое Ильина. Из хорошего слесаря-инструментальщика он выбился в освобожденные парторги механического цеха завода «Салют». И длительные упражнения в партийных дискуссиях приучили его, даже попрошайничая, использовать теорию непрерывной классовой борьбы.
Авдюшко сегодня оказался проще и круче.
— Не жидись, Лешка! Давай башлей на коньяк, а во двор покамест выходить опасайся, чтоб чего с тобой не случилось! Гони пару червонцев!
Лешка наконец сообразил, что оба ухаря пришли не просить, а нагло требовать отступные — неизвестно за что.
— Хорошо, — согласился он, не гладя снял с гвоздя милицейскую дубинку и с небрежной легкостью хлопнул Авдюшко кончиком этой палицы по макушке. Грузчик плюхнулся на задницу, и в глазах его отразилось младенческое изумление.
Ильин зажмурился, чтобы стоически принять страдания за свои убеждения.
— С вами по-доброму, пьяная рвань, — улыбнулся Лешка. — А вы готовы в рюмку человеку наблевать. Вечером вернуть все, что у меня занимали. Искалечу.
