У стены лежал поломанный будильник. У него отвалилась задняя крышка и погнулась минутная стрелка. Я потрогал будильник носком ботинка. Он тихо звякнул и перевернулся набок: из механического нутра вывалились оранжевые шестеренки.
Я затворил ворота и пошел к катеру. Арахниды прыгали в стороне, словно шарики в лотерейном аппарате, и не обращали на меня внимания.
Я подошел к катеру и застыл. Ковбой сидел на корточках возле люка и выводил на борту угольком: «Здесь был Джон».
Я ляпнул:
— Вы же умерли.
Он спросил, высунув от усердия кончик языка:
— Почему вы так решили, Сергей?
Я сказал:
— Вы кричали так, будто вас рвут на куски.
Джон сказал:
— Я кричал, потому что у меня будильник свалился с плеча и разбился. Знаете, как обидно?
— Папа!
Я обернулся. К нам ковыляла Кэйти. Правой рукой она закрывала рану в сердце, левой сжимала новенький будильник. Из раны сыпались оранжевые искры.
Будущее, в котором Кэйти умерла, лопнуло, как воздушный шарик.
Я пробормотал:
— Кэйти, ты робот?
Девочка не ответила. Она подошла к Джону и опустилась перед ним на колени. Джон вздрогнул, и уголек в его пальцах треснул. Кэйти аккуратно приладила новый будильник к плечу ковбоя.
— Папочка, вот. Не переживай, у нас в запасе много будильников. А теперь, пожалуйста, пойдем домой.
Джон катал в пальцах остатки уголька.
Я спросил:
— А как же закон, запрещающий выходить из дома?
Кэйти ответила, не оборачиваясь:
— Да нет никакого закона.
Она прижала голову Джона к груди и прошептала, гладя его седые волосы:
— Просто папе очень-очень грустно.
Я сказал:
— Не понял.
Кэйти посмотрела на меня и спросила:
— Вы знаете, что такое щемящая грусть, Сергей? Вы, человек, должны знать. Это такие два слова, которые, если их произнести вслух, перестают означать грусть, тем более щемящую. Поэтому мы с отцом раз за разом «произносим» их. Чтоб не чувствовать грусть. Чтобы убить ее. Чтобы забыть о том, что наши хозяева мертвы. Клин клином вышибают. Понимаете? Нет?.. Ну, не важно. Не вы первый, не вы последний.
Я спросил, помолчав:
— Джон тоже робот?
— Нет, что вы, — нежно сказала Кэйти, гладя отца по голове. — Папочка не робот. Роботам не бывает грустно. Папа — человек. Он очень добрый, хороший человек. Папе тяжело, потому что ему пришлось многое пережить. Но у него есть я, и я помогу папочке.
Я спросил:
— Если вы робот, как он может быть вашим папой?
Кэйти прошептала:
— Мой папа самый лучший. Правда, папа? Вставай, папочка. Пойдем домой. Я приготовлю твой любимый яблочный пирог. Ну же, давай. Держись за руку. Вот так. Кто у нас умница? Мой папа, кто же еще.
