— Сам ты отшельник! По воздуху! Как же! Брось молоть чепуху, Лита! Забудь, другого найдем. У нас кобелей много. Детей нарожаешь. С Гансом-то, поди, у тебя ни одного…
— Злой ты, Питер. И Норка вся в тебя.
— Злой не злой, а лет десять назад людей-то в Поселке поболе было. Вон Гергамора скажет.
— И скажу. Я еще маленькой была, так здесь не один, а целых два поселка было. Там, за рекой.
— Врешь! Сколько ж тебе лет?
— Тыща!
— Ха!
— Смотрите-ка! Гвирнус! Живой! — крикнул кто-то.
— А в руках-то у него что? — пробормотала Норка.
— Где?
— Где-где… В кулаке.
— Ремень это. Ганса. От штанов.
— Тьфу!
1
Дождь внезапно кончился. Лишь с листьев по-прежнему стекали большие, похожие на слезы капли. Все вокруг смолкли. Стало тихо. Так, что казалось — слышно, как плещется на другом конце Поселка рыба в реке. Потом где-то вдалеке одиноко хлопнула дверь и тишину прорезал громкий женский крик.
— Ну и куда ты делся, толстый дурак?
— Тебя ищет, — подтолкнула Норка Ойнуса.
Люди облегченно вздохнули. Нерешительно гавкнул привязанный к крыльцу Снурк, но никто не обратил на него внимание, и он сконфуженно смолк. Все смотрели на Гвирнуса.
— Вот. — Гвирнус бросил ремень к ногам Норки. — Больше ничего.
Лита жалобно всхлипнула. Остальные тоже стояли с мрачными лицами, но быстро приходили в себя. То, что произошло с Гансом, было слишком непохоже на смерть.
— Не густо, — пробормотала Норка.
(Где же ты шляешься, а? — не унималась на другом конце Поселка жена Ойнуса).
— Попадет мне. Пропали сапоги, — огорченно сказал Ойнус — он стоял в большой мутной луже, переминаясь с ноги на ногу, и грязь под его подошвами так смачно чавкала, что у Питера, стоявшего рядом, забурчало в животе: он вдруг вспомнил о завтраке. Облизнул пересохшие губы.
— Пожрать бы, — мечтательно пробормотал охотник. — А ты молодец! — грубовато, но вполне добродушно сказал он Гвирнусу. Сейчас, когда дождь кончился, дуб вовсе не казался таким опасным. Питеру было стыдно за свой страх. Охотник немного завидовал как всегда невозмутимому нелюдиму — вон и на дерево не побоялся залезть, и его, Питера, не слишком-то боится, наверняка посмеивается сейчас в душе над ним, мол, строил из себя невесть что, а как дошло до дела, так хуже распоследней бабы.
«И-эх!» — Питер снова почувствовал, как в нем закипает злость.
— Не-е… Пропали, точно. Теперь задубеют. Верняк!
— Ничего, жиром натрешь, как новенькие будут, — переговаривались за спиной Питера Ойнус с Норкой, — а хочешь, сама натру?
