было увидеть. Мы были очень рады, мы очень много от него
получали. Он блестяще проводил эти занятия, он был весь в
музыке.
Я не могу показать, как он играл. Но вы знаете, что когда ему
что-то нравилось, какой-то фрагмент, – он не только его играл, он
и пел. И, мы уже потом узнали, [он пел], если там красивая
гармония или красивый поворот, или модуляция красивая.
Потом, когда мы сами слушали музыку, мы говорили: «Ну, это
тую». Ему не хватало рояля, он ещё голосом это добавлял.
Нет, это [как Локшин пел] я вам не покажу. А вот в классе
инструментовки, скажем, мы делали так: значит, бралось
сочинение для фортепьяно и надо было его оркестровать, сделать
оркестр. И мы сначала с ним [Локшиным] обсуждали. Вот он
спрашивал: «Какие инструменты я здесь могу услышать и как
здесь, что здесь?» Значит, обсуждали, потом я это писала,
приносила ему и он что-то исправлял, что-то показывал. Это
было очень интересно, тем более перед этим я училась у других
преподавателей по инструментовке. Я не могу даже сравнивать
эти занятия, насколько много они мне дали. И потом даже, когда
я играла какие-то сочинения, я всегда думала: а как это может
звучать в оркестре? Так что эти вот занятия – это мне мои знания,
мой багаж на всю жизнь…
Мы сыграли с ним [Локшиным] все симфонии Малера и вообще
мы всю музыку играли, очень много музыки в четыре руки. Это
было однажды вот так: я была на уроке, позанималась и пошла
уже к двери, а следующий студент ещё не пришёл. И вдруг он
меня спрашивает: «Скажите, а вы любите стихи?» – Я говорю:
«Люблю». – «Хотите, я вам почитаю?» И вот я помню, как я
стояла у двери, он достал записную книжку и стал мне читать
стихи – очень красивые стихи, замечательные. Я помню, что,
среди других, он прочитал мне и сонет Камоэнса, на который
через много лет он написал симфонию. После этого случая мы
как-то подружились, и когда не приходил кто-то из студентов, я
всегда уже оставалась и мы просто музицировали. И дело в том,
что ему негде было жить. Он жил у знакомых. А я тоже жила в
коммунальной квартире, и мне торопиться домой было нечего.
Поэтому вечером, если мы находили класс, мы всегда брали ноты
и играли, много играли. В общем, всю музыку я знаю с тех пор.
…Я вспоминаю события 50-летней, больше чем 50-летней
давности. Вот я училась у него с 44 года по 48 год. А в 1948 году
я пришла в консерваторию как-то и увидела на стене приказ, в
котором были имена уважаемых профессоров, преподавателей
консерватории, которые увольнялись без указания причин,
