всем рассказе Прохоровой остается только один обвинительный
аргумент, который мог бы быть объективным образом
подтвержден. Ответом на него я и ограничусь.
...
* А вот что думает по этому поводу генерал ФСБ Куцубин, у которого в
прежнем КГБ была репутация ведущего специалиста по «наружке» и
женской агентуре (см. статью Бориса Ноткина в «Московском
комсомольце» от 13 августа 2002 г.): «Агентура – такой же золотой
фонд страны, как ученые или военные специалисты. <…> Их костяк
отбирается и воспитывается десятилетиями упорнейшего труда
офицерами высшей квалификации. Убогие осведомители, как их
представляют себе обыватели, никогда не поднимутся до решения
необходимых задач».
...Теперь продолжу цитировать Веру Ивановну: «Что же касается
появившегося во втором издании книги [т.е. в повести «Быть
может выживу» – А.Л.] утверждения сына, что разгромная
критика кантаты отца, восхваляющей Сталина, на пленуме Союза
композиторов СССР в 1949 году (то есть уже после ареста
Есенина-Вольпина) является бесспорным доказательством его
невиновности, то не надо забывать и другого. Именно в это
время Локшин получил жилье – несколько комнат для себя, своей матери и сестры. Тогда это было исключительным
событием, и понятно, что человеку гонимому или с сомнительной
(с точки зрения советской власти) репутацией квартиру в Москве
вряд ли бы предоставили».
...Звучит убедительно, не правда ли? Но к действительности
имеет очень слабое отношение.
...Во-первых, комната была одна, а не «несколько» (и уж тем
более не «квартира»). В трехкомнатной квартире N 1 на первом
этаже дома 1а (корп. 41) на Беговой улице жилье предоставили
трем семьям: Грачевым, Губарьковым и Локшиным. (Это могут
подтвердить наши бывшие соседи Мария Трофимовна Грачева и
Татьяна Николаевна Губарькова, а также многие другие люди).
Комнату эту отец получил от Союза композиторов благодаря
ходатайству Н.Я. Мясковского, который случайно услышал, как
некий композитор от нее отказывался, желая получить лучшее
жилье.
...Во-вторых, комнату Локшин получил не «именно тогда», т.е. не
во время разгрома кантаты (декабрь 49 г.), а на год раньше.
...Как следует из статьи Прохоровой, она в упомянутой комнате
также бывала и, следовательно, все видела своими глазами. Но
незаурядная память подвела на этот раз Веру Ивановну, и одна
комната превратилась в «несколько», а время ее получения
сдвинулось на целый год. (Между прочим, в начале своей статьи
