Он и решил, чтоб поутру Хильдегарде увела Лисица — ключница. Она взяла свейку за руку и щебетала про княжон, про князя — что разрешил дочерям с ней знакомиться, про то, как рады будут её видеть, чем накормят, чем пожалуют — совсем заговорила, даром что холопка. Потом Хильдико узнала от Святчи, что Лисютка — дочь свободного людина, а в неволю пришла сама, от голодной да тесной жизни, понадеявшись на сытость, на доверие и что какой-нибудь дружинник её выберет.
— Батька со своей как поругается, всегда к ней идёт, — говорил Святополк. — Брал бы её. С такой мачехой я б ужился.
В пушистых волосах цвета мокрого песка блестели серебряные подвески, как ракушки на морском берегу. По лицу и по рукам песчинками рассыпаны веснушки. Вся текучая, зыбкая, звонкая — будто вязнешь в ней, не отпускает.
Провела мимо гридницы,[24] покоев княжьих — переходом, да в отдельную избу, со светлицей и спальней.
В переходе, и без того узком, ворох соломы — ночевали здесь в жару. Где девушки ели, шили приданое и посидельничали — посреди пола очаг, по старинке. Вдоль стен — лавки, прялки, сундуки. Против каменного ложа Сварожича… истукан золочёный — как у чудинов? На пороге стало видно — не истукан. Девушка, солнцем одетая, оттого и кожа смуглая золотится, ожерелья сверкают и вышивка, а под ряснами и колтами[25] сразу и не разберёшь, что волосы черны как уголь. Ползут по плечам, по коленям — до полу. На одной косе куница, векши, ласка, на другой — утицы, селезень и выводок жабий. Бронзой, златом переливаются, зрачками сверлёными на вошедших смотрят. У самой зрачки неподвижные, жёлтым ободом обведённые, как изъян в сердоликовом камне. Хильдико показалось, что они с глухой стенкой — как зеркало, хоть и далеко стояла, и не разглядеть.
Лисица поклонилась, точно хвост поджала, и обратно юркнула, за двери. Как перед змеёй.
Хильдико застыла на пороге.
— Здравствуй, варяжская гостья, — рот княжны улыбнулся, будто единственный оттаял из заледенелой глыбы. — Что пленницей смотришь? Проходи, угощайся.
Ожила рука в витом обручье, провела над посудой, расставленной тут же, на лавке, над свободным местом рядом и вернулась к высоко повязанному поясу и округлому животу.
Хильдико послушно подошла, только сейчас заметив, что на очаге дымится что-то. Её ждали, для неё варили. Но она не видела ни котла, ни посуды, ни того, чем покои убраны. Только хозяйка — с непокрытыми волосами, заплетёнными в две косы, по лицу — девица, по животу — баба.
