Эльвира нашла в себе сил оставить театр на самом пике славы. И занялась воспитанием внучки. Даже имя ей выбрала с прицелом на будущую карьеру трагической актрисы — Марианна. Уже к пяти годам Маська знала театр как свои пять пальцев. И обожала до беспамятства.
Одна беда — все попытки сделать из Марьянки актрису наталкивались на сопротивление отца. Женя не унаследовал материнского дара, но вполне перенял ее невероятное упрямство. И страсть возлагать надежды на детей. Так на Марьянкиных плечах оказалось сразу две большие надежды — папина и бабушкина.
Бабушкина была приятнее.
И именно ей суждено было разбиться первой.
Чем дальше, тем больше понимала Эльвира Эдгаровна с все возрастающей грустью, что не быть Марьянке актрисой. То, что у бабушки получалось легко и непринужденно, светло и трогательно — у Маськи выходило крикливым и капризным. То, что у Эльвиры Эдгаровны шло, казалось, от самого сердца — у Марьянки просто текло из глаз.
Да будь у внучки хоть крошечный дар, хоть завалящий талант, которого со скрипом хватает только на «Кушать подано» — Эльвира расшиблась бы в лепешку, добывая Маське место в театральном. Зиновий бы помог, Леня, да и старая грымза Азиза Робертовна наверняка все еще преподает. Да что там. В конце концов, не замыкается же все на сцене. Девочке нравится театр — путь и будет при театре: гример, художник по костюмам — подготовится за год и поступит.
А биофак — это… просто убьет ее.
Эльвира Эдгаровна прикрыла рукой глаза, репетируя, как после этих слов вздохнет и пустит слезу. Упрямства у них с Женей поровну. Но у нее есть один совершенно неубиваемый козырь.
Женя не выдержал.
— Ну, ладно, не так же все плохо, — сдавленно пробормотал он, положил руку на вздрагивающие плечи матери. По щекам Эльвиры Эдгаровны катились чистые как хрусталь, горькие как хина слезы.
— Женя, ты же видишь, твоя дочь бредит театром, — раздался в ответ на утешения тихий, но удивительно звонкий от едва сдерживаемых рыданий голос. — Марианне нельзя на биофак.
Женя хотел было возразить, но молочно-белый локон упал Эльвире Эдгаровне на глаза, и она мгновенно поправила его дрожащей старческой рукой, одновременно смахивая со скулы бриллиант слезы. Остался лишь укоризненный влажный след на щеке.
— Она не решается перечить тебе, — прошептала Эльвира Эдгаровна, — Ты прекрасный отец, Женя, а наша Масенька — хорошая дочь. Послушная дочь. Просто скажи, что она не обязана поступать на этот твой биологический. Она поступит — и из упрямства даже закончит его. Наша девочка превратится в одну из твоих одеревеневших лаборанток. Она станет ненавидеть свою работу, но продолжать ходить на нее ради папы, семейной традиции и пары бесплатных билетов в театр от вузовского профкома.
