— Государственная или не государственная, — это я ещё не знаю, а тайна.
И, как ни кричал на Лёву папа, как ни расспрашивала его мама, и как ему ни было трудно, — он больше ничего не сказал.
Маринке тоже было нелегко.
Оказывается, её мама уже бегала на розыски, не знала, что́ думать, и плакала.
Но Маринка вышла из положения иначе. Она сказала, что погода очень хорошая, просто замечательная, красиво летят первые снежинки… Вот она гуляла, гуляла — и сама не заметила, как прошло так много времени.
Всё это она говорила очень быстро и смотрела в пол.
— Как же я тебя не встретила? — удивилась мама. — Я всё вокруг обошла.
Маринка мигом объяснила:
— Наверно, когда ты в ту сторону шла, — я в эту шла. И когда ты была в том месте, — я уже была в другом месте.
Мама успокоилась и пошла подогревать обед.
Как только Маринка осталась с папой вдвоём, — ей стало не по себе и очень захотелось рассказать ему про Журавленко.
А она ведь обещала, что не скажет. Она ещё добавила: «Вот как папу люблю!» Что ж теперь делать?
Но, пока думала Маринка и, может быть, думаете об этом вы, папа подошёл к ней и тихо попросил:
— Не обижай. Говори правду. А уж если не можешь, — молчи.
И Маринка ему ответила:
— Ну как ты не видишь? Я же тебе молчу!
Глава восьмая. Тёмным утром
Перед сном Маринка с Лёвой обыскали весь двор и не нашли подходящего винтика. Им попался большой винт и зубчатое колёсико. Они решили, что это тоже может пригодиться Журавленко, сговорились выйти в школу пораньше и по дороге занести ему эти находки.
Утром Лёва спустился на площадку третьего этажа и ждал.
Маринка вышла сияющая и поднесла к его носу крепко сжатый кулак:
— Я вчера попросила у папы. Сказала, очень надо для одного дела. А он сразу: «Что ж, надо — значит, надо», — поискал в своей хозяйственной шкатулке, и вот они!
Маринка разжала кулак. На ладони лежали два тонких винтика.
Ребята быстро шли по тёмной улице. Темнота была особенная, какая бывает поздней осенью по утрам в Ленинграде. Солнца не видно. Небо густое, тяжёлое. Кажется, что лежит оно прямо на крышах домов. Убери дома — и вяло осядет оно на землю. Глазам ещё ничего вокруг не видно. Но уже есть какой-то свет, который мешает электрическим лампочкам освещать улицы. Спросите, как мешает? Делает их тусклыми, бессильными. Горят они ночью — и от них светло. А утром — ничего не получается: хорошо горят, да плохо светят.
У одной из таких лампочек над воротами Лёва остановился.
— Разве в этом доме? — спросила Маринка.
