Снова и Погоревский, и Женя взглянули друг на друга; обоих охватывали раздражение и какой-то совершенно беспричинный страх. Тон и самая постановка вопросов были оскорбительны. Слёзы накипали в груди Жени; ей так хотелось ласки, участия; ведь этот суровый человек, казалось, теперь недоступный никакому нежному чувству, когда-то любил её, баловал, и теперь она шла к нему без страха, надеясь одним своим признанием вызвать в душе его прежнюю нежность.
— Виктор, я не понимаю смысла такого вопроса… Я не ожидала его от тебя… — и в каждом произнесённом её слове дрожали сдерживаемые рыдания.
— Постой, Женя, прежде всего установим тот простой факт, что ты совершенно свободна располагать и своей рукою, и своим состоянием. Я не могу помешать твоему счастью, если ты так называешь своё решение. Но в память тех лет, которые ты провела под моим кровом, как твой отец, как твой брат, как твой друг, я прошу тебя, позволь мне сделать ещё несколько вопросов… — и на этот раз в устремлённых на Женю глазах было столько глубокой скорби, что девушка невольно подалась вперёд и произнесла покорно:
— Прости меня, я буду тебе отвечать на все вопросы.
Кардак провёл рукою по белокурым волосам Жени, так напоминавшим ему другую.
— Так господин Погоревский знал о твоём приданом?
— Конечно знал, — зазвенел громче, чем может быть следовало, голос самого Погоревского. — Знал как и все посещавшие ваш дом, так как это ни для кого не было секретом; только я полагаю, что это знание не при чём в моей любви к Евгении Николаевне.
Быстрым, почти хищным оборотом, напоминавшим движение раненого тигра, Кардак обернулся к говорившему:
— А вы её любите? — глаза его загорелись такою злобою, что Погоревский невольно отодвинулся, но он не успел ещё найти ответа, как Виктор Александрович снова обернулся к Жене. — Скажи мне, когда он сделал тебе предложение?
— Тот год, в этот самый сочельник.
— В сочельник! Женя, взгляни в глаза этого человека, — и выпрямившись, с потемневшим лицом и глазами полными безумной ярости Кардак минуту глядел в глаза бледневшего и начинавшего теряться Погоревского.
— Пётр Дмитриевич, что с вами? Что всё это значит? Отчего вы не отвечаете ему? Пётр Дмитриевич!.. — Женя схватила за руку своего жениха.
— Оставь его, Женя. Отойди, в этом человеке нет ни чести, ни совести; он никогда не любил тебя; он лгал тебе, гнался только за твоим приданым.
— Виктор, Виктор! — Женя бледная, дрожащая бросилась теперь к Кардаку, но тот, почти не глядя на неё, вырвался, бросился к двери и запер её на ключ.
