— Лежи, лежи, дочка, не вставай, пока не улетит, — шептал Тарас Григорьевич. — Лишь бы не прямое попадание. Глядишь, и уцелеем.
Рита не отвечала. Тарасу Григорьевичу мешали дышать её волосы, рассыпавшиеся по его лицу, но он боялся потревожить девушку и терпел. Последние взрывы прозвучали уже отдалённо, а вслед за этим Тарас Григорьевич услышал удалявшийся гул самолетов. Налёт кончился так же внезапно, как и начался.
— Ну, дочка, всё, пронесло, кажись. Вставай, улетели.
Рита молчала и не двигалась.
— Ты что, дочка? — с тревогой спросил Тарас Григорьевич. — Ты чего так напужалася? — И тут только Тарас Григорьевич сообразил, что не чувствует её дыхания.
— Ты что, дочка?! — испуганно закричал он и попытался приподнять ёе. — Ты что?!
Раненый, лежавший на траве сбоку дороги, прихромал к телеге, услышав крик Тараса Григорьевича. Вылез из своего убежища дед Макар. Вдвоём они перевернули Риту вверх лицом. Девушка смотрела в небо ясными голубыми глазами, и в них не было ни страха, ни сожаления, ни упрека — в них не было ничего, что так свойственно глазам живого человека.
— Она, кажется… — сказал раненый и не договорил, увидев страшное лицо Тараса Григорьевича, объятое ужасом и состраданием одновременно.
Дед Макар глянул на Риту, печально покачал головой:
— И-и-э-эх!
— Меня прикрыла… Меня прикрыла… меня прикрыла… — монотонно повторял потрясенный Тарас Григорьевич. — Зачем? Зачем? Кому я нужен? Обрубок… А ей бы только жить. Меня прикрыла… Зачем?
Потом он вдруг спохватился:
— Может, ранена? Спасти можно? Гони, дед, в госпиталь! Меня снимите и гони!
— Поздно, — покачал головой раненый, рассматривая кровавые пятна на белом халате — следы двух осколков. — Красивая была. Вот ведь как…
— Гони, дед, гони! — настаивал Тарас Григорьевич.
К машине, стоявшей впереди, сходились раненые.
— Эй, люди! — окликнул их дед Макар. — Помогите!
Трое подошли, увидели Риту. Молча покачали головами.
— Осколками её, — пояснил раненый.
— Меня прикрыла… Меня прикрыла… — уже почти бессмысленно повторял Тарас Григорьевич.
Его понесли к машине, туда же похромал раненый. Дед Макар сел в телегу. Тронул вожжи. Тайка, перепуганная бомбёжкой, послушно шла по дороге.
— Гони, гони! — кричал вслед Тарас Григорьевич, всё ещё надеявшийся на чудо.
— Чего гнать-то? — сам себе сказал дед Макар. — Теперь уж домой везти надо.
Хоронить Риту пришли все одноклассники, кто ещё не уехал. Елена Григорьевна, истаявшая за сутки чуть ли не вдвое, молча сидела у гроба, так же молча теряла сознание, а когда её приводили в чувство, опять молча и тупо смотрела на единственную дочь, не в состоянии осознать несчастье. Пётр Петрович, суровый, почерневший лицом, иногда отдавал какие-то распоряжения.
