Мама, покачав головой, вздохнула:
— Как у тебя, доча, все просто. Будто не жизнь свою, а страницу из книжки рвешь. Да только, жизнь вот так не исправишь. И ты сама это знаешь, иначе не маялась бы сейчас. Николас, действительно, тебя предал, но всему есть цена. И, мне кажется, вы оба ее уже заплатили.
— И позволь узнать, за что «заплатила» я?
— За что? — сузила мама глаза. — За любовь. Иногда она очень дорого стоит. И лучше эту цену не знать.
— Ты про что сейчас? — уставилась я на нее. — Что за «расценки»?
— На молчание, доча. Спасительное неведение. Ведь, Ник тогда рассудил очень здраво: расскажет — сбежишь. Он ведь тебя прекрасно знал.
— А не надо было… — открыв рот, передернула я плечами. — Ма-ма…
— Что, Агата? — уныло скривилась та.
— Мама… только не говори мне сейчас… тысь моя майка…
— Ага, доча… Помнишь, когда тебе было четыре годика, мы полгода жили в Гусельницах у твоей тетки Гортензии?.. У тебя именно тогда дар и открылся, в нашем старом родовом гнезде. А потом вернулись назад, сюда.
Вот это… повороты сегодня:
— Помню смутно. Но, не в том суть. И что, папа… тоже? И ты его, все же, простила?
— Нет, доча, — покачала моя родительница головой. — Это он простил меня. И я ему за то до сих пор благодарна.
— О-о-о…
— А-а…
— Знаешь, мама… я, пожалуй… пойду.
— Куда, доча? — вскинулась она в кресле.
— А-а… платья себе новые куплю… Туфли.
— Вот это правильно! А то деньги твои за семь лет… да ты на них дом себе здесь купить сможешь! — мне уже вслед. Я — замерла, не оборачиваясь:
— Вот и дом заодно… И мозги. И дырявое сердце. А память где-нибудь… потеряю…
Весь этот город был для меня, как ловушка. Один огромный без выходов лабиринт. И будто не было семи лет в запредельной Бередне. Они исчезли, рассеялись, как лишняя магия в высоком куполе этого города. С каждой вывески магазина, с каждой афишной тумбы на меня огромными буквами смотрело прошлое одним только именем: «Ник». «Ник», «Ник». Один лишь «Ник», куда не скоси свой затравленный взгляд. И какие там «новые платья»? Ноги сами выбрали свой маршрут, стоптанный сотнями кадетских подошв… Таверна «Бесхвостый дракон». Те же оббитые старые камни в крыльце. Лишь дракону на щите у входа обновили чешуйки. И даже морду украсили «золотом». И улица прежняя. Тихая, узкая. А в самом ее конце… ворота. За которыми целая жизнь… Вот разве можно перечеркнуть ее из-за одного лишь предателя? Да, даже из-за пяти?.. Вот и у меня… не вышло. Скобан[7], рыцарь Вешковская… Глупая глупая… И уперлась лбом в прохладный металл ограды…
