Андреева с салфеткой в руке тихо вернулась в комнату. Глаза опущены, походка осторожна. Аккуратно промокнула пролитый чай.
— Что случилось, Марья Федоровна?
Не поднимая глаз, она помедлила мгновение, а затем вдохнула прерывисто:
— Я… Подолгу жду… всегда жду… А так… на самом деле — чего можно ждать? — проговорила совсем тихо.
Савва замер. В ее интонации было что-то доселе незнакомое и настораживающее.
— Мария Федоровна, вы же знаете… Я… Только прикажите… — сбивчиво пробормотал он.
С тоскливой полуулыбкой она покачала головой и опустилась на диван. Савва сел рядом, растерянно наблюдая, как ее подрагивающие пальцы перебирают бахрому шали. Такой он Машу еще не видел.
А она повернулась вполоборота и скорбно глянула на Савву увлажнившимися глазами:
— И чего же я с тобой пойду? Ведь… любить тебя… не очень я люблю… — сказала тоскливо и надрывно.
Савва сжал колени мгновенно взмокшими пальцами и почувствовал ноющую боль в груди в том месте, где должно быть сердце, которого там уже и нет. Потому что вот она, его хозяйка, сидит, и играет им, перебрасывая с одной руки на другую…
Андреева коснулась кончиками пальцев его щеки и, приблизив губы к его губам, выдохнула страстно:
— Иной раз нравишься ты мне… — Савва прикрыл глаза, но Мария Федоровна вдруг, оттолкнула его, вскочила и крикнула:
— А когда — глядеть на тебя тошно!
Савва побагровел. Тяжесть налила тело. Хотел подняться, уйти, убежать прочь, все равно куда, но не смог пошевелиться. Жизнь остановилась…
— Ну, как? — спросила Андреева, весело глядя на помертвевшего Савву. — Как? Ну же! Да что с вами, несносный вы человек? — принялась со смехом тормошить его. — А-а, проняло? Я так и хотела Мне так и мечталось все сделать! Это же роль Наташи, Савва Тимофеевич! Не признали? Я говорила с вами словами Го-орького. Каково? Понравилось? Так могу я в этой пьесе играть? А? Что теперь скажете? Похлопочете за меня?
Савва с трудом поднялся, подошел к окну, попытался открыть. Рама не поддавалась. С силой рванул, впустив в комнату вечернюю прохладу. Дышать стало немного легче. «И что это он, право? В самом деле, это просто шутку с ним пошутили… странную… право, странную… очень жестокую». Медленно, боясь оступиться, повернулся на одеревеневших ногах и посмотрел на улыбающуюся Марию Федоровну. «Право, будто на сцене аплодисментов ждет», — подумал он, прижимая руку к левой половине груди и, наконец, смог вдохнуть. — «А ведь женщины — более жестоки, чем мужчины. И удары, которые они наносят, изощренны, обдуманны и потому так болезненны. У мужчин — проще. В морду или еще в какое место…»
