Дичь для товарищей по охоте | страница 76
Савва посмотрел на часы. Надо съездить и проверить, привезли ли ящики с оборудованием, выписанным для театра из-за границы…
…Когда спустя час он вернулся, в зале за столом сидели только Горький и Станиславский. Марии Федоровны не было. Ушла, значит… Не осталась… Или не стала ждать?
Войдя в кабинет Марии Федоровны, Савва опустился на диван. Еще один день позади. Почти позади. Груз дел, которые он взваливал на себя в последние месяцы, становился все тяжелее, но Савва как будто подчинил себе время, растягивая его и умещая все новые и новые заботы, и время, как податливая глина, охотно принимало размеры и формы, которые он задавал. Только сегодня вдруг почувствовал накопившуюся усталость.
— Наконец-то, Савва Тимофеевич! — В кабинет, кутаясь в длинную черную шаль, вошла Андреева. — Я уж и не ждала вас. Все разошлись уже.
«Хороша она в черном цвете — отметил Савва. — И духи новые…»
— Что это вы принюхиваетесь, словно след берете? — Мария Федоровна опустилась рядом на диван.
Горничная внесла в кабинет поднос, на котором стояли две чашки чая.
— Духи у вас новые? Или показалось?
— Новые. Ландыш.
Андреева, подождав пока прислуга выйдет из комнаты, слегка наклонила голову к Савве:
— Хороши?
— Хороши, — согласился он, еще раз вдохнув аромат. Взял чашку, сделал глоток чая, поставил чашку на стол:
— Помнится, давеча Алексей Максимович говорил, что дюже ландыши любит?
Андреева недоуменно вскинула глаза, но ничего не ответила.
— А вы чего не пьете? — прервал Савва затянувшуюся паузу и внимательно посмотрел на хозяйку.
— Не хочу, — нахмурилась та. — Разве он так говорил? Я не слыхала. Странное совпадение, право, — не глядя, потянулась к чашке и неосторожным движением опрокинула ее. Желтое пятно медленно расплылось по белой скатерти.
— Экая я неловкая — смутилась она и поднялась с дивана. — Сейчас вернусь, — бросила на ходу, покидая кабинет.
Савва встал и подошел к книжному шкафу. «Книги на русском, французском, итальянском, немецком. Ученая женщина. Красавица. Одно слово — талант… Не потерять бы», — проскочила тревожная мысль.
После знакомства с Марией Федоровной в нем — человеке решительном, сильном, а порою жестком, не привыкшем к лукавству и недоговоренности ни в жизни, ни в делах, стало происходить что-то доселе неведомое: родилась непривычная сентиментальность и незнакомое прежде предощущение неминуемой потери. Особенно после того разговора с Зиной у зеркала… Маша не была такой как другие известные ему женщины: порою была похожа на ребенка, ожидающего покровительства и защиты, но, одновременно, в ней жила притягательная и непредсказуемая женщина, с какой-то едва ощутимой червоточинкой, добавлявшей ей тайны, а ему — особого вкуса к нынешней жизни…