Андреева, в глазах которой появилась беспокойство, подошла и положила руки ему на плечи:
— А ты что же, Савва, впрямь подумал, что это я все тебе говорю? — поинтересовалась она невинным голосом.
Морозов не ответил.
— Но все ж проняло тебя! Проняло? — все еще ждала она одобрения и восторга.
— Проняло… — глухо выговорил Савва. — Поговорю со Станиславским. Играй свою Наташу. Только… — сжал он ладонями лицо Андреевой и заглянул в глаза, — никогда больше не говори со мной… словами Горького. Ни-ког-да.
Мария Федоровна отвела взгляд…
— Идти мне пора, — опустил Савва руки. — Поздно уже. — Слегка поклонился и направился к выходу.
— Савва Тимофеевич — обеспокоенная Андреева нагнала его в прихожей. — Я забыла сказать…
Морозов остановился и медленно обернулся.
— Мам, у меня голова болит — Из детской появилась сонная девочка в длинной белой ночной рубашке, из под которой выглядывали босые ноги.
— Ступай в кровать — приказала Мария Федоровна. — Я велю принести лекарств. Да ступай же, что ты бегаешь раздетая при людях! — сказала она рассерженно, легонько подталкивая дочь к двери комнаты.
Савва, почти пришедший в себя, проводил глазами девчушку и укоризненно покачал головой:
— Марья Федоровна! Голубушка! Иной раз нежное слово почище лекарств будет. «Вовремя человека пожалеть — хорошо бывает».
— Что это вы меня учить вздумали, Савва Тимофеевич?
— Да это ж не я, Мария Федоровна Это ж Горький… Ваш… Его слова… — Он снова слегка поклонился и быстро вышел за дверь.
«Мой… — пожав плечами, подумала Андреева. — Что это вдруг — мой?»
По ее лицу пробежала улыбка. Подошла к зеркалу в прихожей. Просто для того, чтобы поправить волосы. Из зеркала глянуло спокойное лицо красивой женщины с выразительными темными глазами.
«И вовсе он не мой…» — подумала она, проводя рукой по волосам.
Отражение обнадеживающе улыбнулось…
* * *
Зинаида подошла к окну спальни.
«Опять осень. Грустно. Годы облетают, как листья. Уже тридцать пять. Впрочем, грех жаловаться. Жизнь наполнена событиями. Вернисажи, благотворительные вечера, балы, катания на лошадях. За ней ухаживают. Да и дети любят. А троих растить — не шутка».
Она опустилась на стул у трюмо и придирчиво осмотрела себя в зеркале. Провела расческой по вьющимся темным волосам.
— Зинаида Григорьевна, нужна я вам еще? — в дверь заглянула русоволосая женщина в белом фартуке, отороченном кружевом.
— Ступай к себе. Я спать буду.
Встала. Подошла к кровати и, вдруг раскинув руки, упала навзничь.
