— Подружка, ты произносишь слова из детских книжонок. Что такое правда и что такое обман? У каждого они свои, и каждый верит, что прав единственно он. Капитолина ведь тоже по-своему права. Она не для себя старается, для семьи, для близких. Кстати, и для твоих девочек тоже. Ее не переделаешь, да и зачем? Мне было там гнусно, и я ушла оттуда. Теперь мне хорошо… Пожалуйста, не будем больше об этом.
— Я еще раз пойду к Петракову. Ты должна вернуться.
Слова эти вылетели у Нины помимо воли, она не собиралась их произносить, но, сказав, поняла, что за этим и шла к подруге — уговорить ее вернуться. Она не представляла себе, как будет работать без Клавы, которую полюбила, но главное — ее сердце жаждало справедливости. Стоило ей вспомнить довольное лицо неистовой Капитолины, как у нее начинали покалывать кончики пальцев, и всякие бешеные слова всплывали в голове наподобие ядовитого тумана. Может быть, впервые в жизни она кого-то возненавидела, и это чувство, оказывается, отнимало не меньше сил, чем любовь. Нина сознавала, что вряд ли Капитолина — в сущности, несчастная, угрюмая женщина — заслуживает ненависти, но ничего не могла с собой поделать. Увы, мы не вольны в своих страстях.
— Подумай, о чем ты говоришь, — засмеялась Клава. — Неужели я похожа на шизнутую? Ты хочешь, чтобы я добровольно вернулась в пасть крокодила? Ну, подружка, ты даешь!
Сгоряча Нина чуть не обругала гордячку, но сдержалась. В этой комнате, среди книг, стекла и мягких кресел она чувствовала себя точно в приемном покое больницы. Как можно Клаву ругать? Она больна тоской.
Дарья Арсентьевна кликнула их с кухни ужинать, и они пошли на кухню, ели вкусное мясо с жареной картошкой, пили чай, слушали жалобы бабушки на житейские обстоятельства, смеялись, шутили над бедной старушкой, и Клава стала прежней Клавой, и один раз она даже задремала, не донеся пряник до рта. Но тут же Нина наткнулась на больной, внимательный Клавин взгляд и поклялась себе, что не оставит в покое триумфаторшу Капитолину, отомстит за подругу.
На работе Нина попыталась точно установить, какими левыми приработками промышляла Капитолина. Подъезжала к Анчутиной, ближайшей наперснице Озолиной, подсаживаясь к ней за столик в столовой, скрепя сердце, делала комплименты по поводу ее лучезарной внешности (занюханная, в общем, была девица), заводила сладкие речи о дружбе, так необходимой в их трудной, небезопасной работе.
Анчутина смеялась ей в лицо. За ней стоял изворотливый разум многомудрой Капитолины. Анчутина говорила:
