— Погоди, Сереня, это ведь я так жил, да удалью своей тешился, да течением дней наслаждался, пока с горы в пропасть не сверзился. А там огляделся — мать честна! Темно, душно, кругом мрази, низости людской столько — болото! Там, Серенький, всякие люди обитают, есть которые по глупости туда попали, есть по случайности, но больше мрази, неисправимой и вонючей. Людишки — на базар понесешь, никто копейки не даст. Но у всякого, заметь, своя гордость, свой резон. К примеру, познакомился я с одним Загорянским, лавочник из-под Москвы. Ну, не лавочник, конечно, а директор овощного магазина. Сел он за то, что овощи, которые в магазин поступали, на рынок спускал. И до того он, веришь ли, озверел от жадности, что, когда его освободили до суда по состоянию здоровья, первым делом еще две машины помидор на рынок погнал. Так его и подмели вторично на рынке. Ну он кто — человек? Нет. Вонючка… В лагере об одном жалел, что вовремя денежки не сумел припрятать, хотя кое-что, конечно, затырил… Вша поганая! Один раз мне супруга посылку прислала, так он круг копченой колбасы слямзил. Это бы ладно — слямзил, натуру не переделаешь — он на другого пытался свалить, на Пустовойта, задохлика безответного… Ох, отметелил же я, Сереня, этого Загорянского, отвел душу. Потом мерзко было, стыдно, но когда лупил, радовался, словно что-то в себе сокрушал, в себе самом. Нажаловался Загорянский, предъявил синяки и шишки, хотели мне малость накинуть сроку, да смилостивились. Все ведали — чересчур подл Загорянский. Думаешь, он один? О-ей! Там их пруд пруди, ему подобных. И ведь что странно: вор, бандит — с теми все ясно. У них и психика не человечья, и повадки волчьи. А наши-то, коллеги-то, Серенький! Люди с понятием некоторые, с образованием, обо всем рассуждают, у всех почти семьи на воле. Такие, знаешь, опрятные, тороватые мужички. Начнет тебе на судьбу жаловаться — обрыдаешься. Можешь подумать: какая несправедливая ошибка правосудия. Не спеши так думать, Серенький: его пальцем ткни — внутри гнилая труха. Так тебе на пальцы и посыплется. Не приведи тебе господь ущемить невзначай его интересы, тут-то и увидишь, это похлеще всякого бандита зверюга. Коварный, трусливый — укусит обязательно, но исподтишка… Когда я во всем этом разобрался, загрустил шибко. Выходит что же, я один из этих шакалов? Ничуть не лучше? Гнал от себя эту мысль, отмахивался… Однажды пришло сообщение, померла моя дорогая супруга. Я знал, что она болеет, тяжко болеет, но все равно известие меня пошатнуло. Год, не вру, ходил как помешанный. Дети. Как дети будут? Мать померла, отец в лагере? Как им жить?..
