Александр, со своей выправкой, писарской «образованностью» и зеркально начищенными сапогами, сверху вниз глядел на односельчан да и ка отца тоже. Среди мужичьих бородатых, обветренных и худощавых лиц Александр был как чужой со своей бритой, белой и сытой «личностью». Должно быть, неплохо ему жилось в писарях — не зря он три года сверх срока отслужил.
Недолго погулял Александр в парнях. А жену взял красивую да и больно норовистую. И начались в старом сенинском доме шум да нелады. Сашка заодно с молодой женой принялся прижимать стариков: лодыри, мол, дармоеды! Мол, и Васька и Гришка отделены, живут без обузы, а нам с Марфой за всех отдуваться, старье кормить!
На степени были две избы, две коровы в хозяйстве; старик оставил себе еще нестарого мерина да кобылу, рысистую полукровку — найди в деревне другую такую! И огород на корне старинный, ухоженный, и полосы в полях самолучшие. Да ведь и старики покуда не бездельники: мать еще печку сама топит, а отец, вон он как косит! Да и пасека у родителя — десять семей пчелок-то!
На этаком хозяйстве чего бы не жить? Только руки приложи без лени. Но вот именно лени и хватало у Сашки, лени, да зависти, да наглости: отца перекричал, заставил покориться (и кулаком, говорили люди, не только грозил…). Забрал он в хозяйстве всю власть: одну корову продал — Марфе на шелк, себе на черную суконную пару. Кобылу запалил — хвастал резвостью, гонял без ума. А на запаленной какая уж работа! До пасеки добрался, три улья продал — прогулял.
И с землей Александр не поладил. Он с ней «лишь бы как-нибудь», так и она ему «кое-как». А потому пошли прорехи да нехватки. А на ком зло срывать? На стариках, конечно! На беду еще они и слабеть стали: мать сердцем разболелась, а тятьку ноги начали донимать: всю жизнь охотничал, так мало ли вымокал да простужался!
И Василий, изба которого стояла против отцовской через улицу, все чаще и чаще слушал, негодуя, злобную и непристойную Сашкину брань. Не раз приходил к нему отец:
— Ох, Васенька, жить тошно…
В лесу, близко позади охотника, тихо, но отчетливо хрустнула на земле ветка… Идет!.. Еще хрустнуло поправее… Зверь, наверно, выйдет в правом углу полосы…
«Вот гад! — подумал Сенин. — Попробуй-ка, целься через правое плечо!»
Он решил поправиться, осторожно начал поворачиваться… Но задел головой за сучья, стал отводить их рукой, а тут ружье поползло с колен… Схватить успел, но все эти неловкие движения медведь, должно быть, услышал в нерушимой тишине леса…
