И жабы. И гады. И тина. И омут…
Болото, болото у пней!
Гниет, притаилось… И тонут в нем, тонут
Остатки непрожитых дней…
И я заблудился. И я — у болота.
Я плесени пленник теперь.
Когда-то молился и верил во что-то…
Изверилось сердце… Я — зверь…
Тоскливые ивы на страже трясины,
Теряясь, шуршат камыши…
Кто алые сердца похитил рубины?
Кто шепчет: «Молчи! Не дыши!»?..
Смирился. Молчу. Не дышу. Увядаю.
Все глубже. Сильней. До колен.
И вот — еще глубже. И чую, и знаю —
Навеки, навеки мой плен…
Но что это? Вдруг меж ветвями мелькнула
Чудесная фея-весна…
Все ближе и ближе… И вот протянула
Мне белую руку она.
И бледному сердцу вернула рубины,
Шепнула: «Очнися, дыши!»
Я силы почуял. И — вон из трясины,
Где жутко шуршат камыши.
И — вон из трясины… И в сердце — рубины,
И фея — светлее всех фей!..
Я с нею пройду все лесные глубины,
Где чист и прозрачен ручей…
Я с нею найду снеговые вершины,
Где в синем все небо огне,
Провалы, обвалы, озера, стремнины,
И выйду к напевной волне…
Givors, 6.IX <19>22
