Когда миновало время дневного чая, Джулиана тоже отважилась послать записку со словами: «Весь город говорит, дорогая».
И все это вдобавок к ее надеждам и мечтам о собственной колонке. Но достаточно ли собственной колонки и повышенной платы, чтобы компенсировать все нарастающую боль в ее сердце? Элиза пыталась угодить и Найтли, и герцогу. Должно быть, поэтому каждая колонка давалась труднее предыдущей.
Собственная колонка, собственная сенсационная колонка! Это то, чего она всегда хотела. Она больше не анонимная Великосветская корреспондентка. Сегодня она самый читаемый и обсуждаемый автор в Лондоне.
Но она могла радоваться этому только в одиночестве, и, похоже, поэтому успех принес ей мало радости. Нет смысла признаваться герцогу, горько думала Элиза. Чего она добьется, рассказав ему все? Он наверняка вышвырнет ее, и она потеряет не только свое сердце, но и средства к существованию.
Она замерла на служебной лестнице, с трудом удерживая поднос.
Сердце. Она влюбилась в Уиклиффа.
И не потому, что он счастливый билет к исполнению всех ее желаний и мечтаний.
Какая нелепость! Она готова признать, что он ее заинтриговал. Возможно даже, ее влечет к нему. Но она не влюбилась. Любовь заставляет человека совершать безумные, опрометчивые, идиотские поступки. Это… Элиза тряхнула головой, и на подносе все загремело. Что бы это ни было, это не любовь и не может ею быть. Это совершенно непозволительно.
Проклятие! Она по уши втюрилась в него.
— Ваша светлость! — окликнула его Элиза. Как открыть дверь, когда обе руки заняты? Черт!
Он не ответил. После некоторой борьбы с дверью Элиза сумела распахнуть ее, одолела последнюю ступеньку и уже на крыше упала на колени. С некоторым удовлетворением она заметила, что поднос не пострадал, — она делает успехи на поприше горничной.
Герцог оглянулся на шум, заметил ее, и улыбка появилась на его губах.
Элиза взглянула на него и забыла обо всем на свете. Он сидел в дальнем конце, сложив на коленях голые по локоть руки. Темные волосы откинуты с лица, в лучах заката загорелая кожа казалась теплой и светящейся. Солнце оранжевым шаром опускалось ниже, окрашивая Лондон в странные цвета.
Рубашка герцога была распахнута, нагая татуированная грудь впитывала последние солнечные лучи. Рядом стояла полная бутылка бренди. Потрясающий мужчина!
— Я подумала, вы захотите поесть, — сказала Элиза, поставив поднос рядом с ним.
Слова «Простите, я все погубила» жгли ей губы. Элиза сожалела о содеянном и в то же время была горда собой. Но герцог не из тех, кому нужна ее жалость. Она вздохнула и выбросила эти мысли из головы.
