— Перестань, Балалайка, — строго сказала женщина.
Римма вошла. Посыпанная жёлтым песком дорожка была зубчато окаймлена белёными кирпичами, цвели георгины и гладиолусы, у виноградной беседки с синими гроздьями стояла детская коляска. Римма сказала, что ей нужно видеть Люду Малютину.
— Людку? А зачем она вам?
— Я из юридической консультации, — объяснила Римма, удивившись про себя этому пренебрежительному «Людка».
Маленькая женщина пытливо смотрела на неё снизу, отряхивая руки.
— Насчёт Егорки?
— Что — насчёт Егорки?
Женщина, не спуская с Риммы глаз, позвала громко:
— Вась!
— Я не знаю Егорки, — сказала Римма. Пёс кружился у её ног и мешал ей.
— Ва–ся! — властно повторила женщина. Из беседки вышел сутулый мужчина, раза в полтора выше хозяйки, остановился в ожидании. — Это дочка моя, — сказала женщина.
Римма ошалело перевела взгляд на мужчину. В руках у него была ножовка — от дела оторвали.
— Да не он, — сказала женщина не оборачиваясь. — Он, что ли, дочка‑то? Он — Вася. Василий Егорович. А дочь — Людка.
— Я понимаю, — пробормотала Римма.
— Чего же тут не понимать? — И приказала, повысив голос: — Вася, позови Людку.
Не проронив ни слова, мужчина повернулся и ушел в дом.
— Из консультации, говорите? А сегодня ж суббота.
— Мы работаем. Мне нужно поговорить с вашей дочерью.
— Поговорите. — И как минуту назад угадала присутствие мужа за спиной, так сейчас, не оглянувшись, объявила: — Вон она, — хотя той ещё не было, лишь мгновение спустя появилась на террасе.
Римму поразила её молодость: совсем юное существо, с личиком свежим, незагоревшим, будто не осень, а весна на дворе. Наверное, одних лет с её Наташей…
— Здравствуйте. Я адвокат Федуличева. Мне нужно побеседовать с вами.
— Пожалуйста. — Голос был несколько глуховат. А в руке — книжка, по–школьному обёрнутая синей бумагой.
Сколько же ей лет — семнадцать, восемнадцать? Она была маленького, как мать, роста, но сложена прекрасно.
Вошли в дом. Низко висел старомодный абажур, экран телевизора был занавешен вышитой салфеткой. Римма села. Мать — тоже, пнув босою ногою (и когда разулась?) льнувшую к ней Балалайку. Люда, точно гостья, остановилась в дверях.
Все молчали, лишь Балалайка била по крашеному сверкающему полу радостным хвостом. Римма поправила очки.
— Извините… — обратилась она к хозяйке, но смолкла и спросила после неуверенной паузы: — Как ваше имя-отчество?
— Ульяна Алексеевна, — с достоинством ответила женщина. Она сидела на высоком для неё стуле совершенно прямо, положив на колени (и фартука на ней уже не было) ладонями вверх чистые руки — то ли вытерла, то ли сполоснуть успела. А ведь ни на секунду не отлучалась…
