Он спокойно наливал ей пива.
— Отец!
— Статья сто десятая, — произнёс он.
— Я не разбираюсь в ваших статьях! — сердито заявила Наташа, а Римма, стряхивая пепел, заметила:
— За это ещё придётся повоевать. Пока обвиняют по сто девятой.
— Но если девушка даст показания… — Он взял бутылку с водой. — А что у неё было с этим парнем?
— С Качмановым? Встречались до армии. Возможно, собирались пожениться.
— А она не дождалась! — опять влезла Наташа. Подумала, насупившись, и вынесла приговор: — Я не осуждаю её! Два года ждать… Она красивая?
Римма смотрела на неё и чувствовала, как теплеют за стёклами очков её глаза. Нет, она не ошибается — есть в её дочери то, что делает человека счастливым. Есть, хотя Римма понятия не имеет, что это такое.
— Я ещё не видела её, — мягко ответила она.
— Два года… Это ужасно долго!
— Три, — сказала Римма. — Он во флоте служил. Там — три.
А про себя подумала, что она ждёт уже шесть и ей это ужасным не кажется.
— Он умница, что заступился за неё. Его осудят? — опять подступила Наташа с ножом к горлу.
Павел отпил воды.
— Во всяком случае, не оправдают.
— Почему?
— Нанесение…
Этого она не желала слушать:
— Но ведь он поступил благородно! Как можно судить за это? У него живая душа.
Римму покоробили эти слова. Придержав у губ сигарету, спросила:
— Что значит — живая душа?
— Живая душа… Живая душа… — Наташа не находила слов, чтобы сформулировать. — Неужели ты не понимаешь?
— Объясни.
— Живая душа… Папа, а ты понимаешь?
Не отец — папа…
Он пожал плечами, не желая вмешиваться, а тонкие губы дрогнули — то ли в улыбке, то ли от неприятной какой мысли. Молча отщипнул корочку хлеба.
Наташа не унималась. Нетерпеливые глаза её золотились, отражая залитые солнцем шторы.
— С горячим повременить? — спросила официантка.
— Нет, — сказал Павел. — Мы торопимся.
«Не мы — одна я», — грустно поправила про себя Римма. Он обещал — час, но они управятся быстрее. А ей такими неважными представлялись сейчас и все её неотложные дела, и скорое уже свидание с чужим мужчиной, о котором ещё нынче утром она думала с запретной жутью. Вот так бы и сидеть втроём, и ничего больше, и никого больше не надо.
Что‑то спросила над её ухом официантка. Римма подняла голову.
— Что будем на десерт? — пришёл ей на помощь Павел, — Кофе? Мороженое?
Римма не удостоила его взглядом.
— Я буду кофе, — сухо сказала она.
«Малютин В. С.» — была прибита табличка на крашеной калитке. Римма постучала. Открыла маленькая женщина в фартуке, с голыми руками, выпачканными в муке. Из‑под ног её безмолвно шарахнулся к Римме черный извивающийся пёс.
