Попрощавшись со всеми, я отправился на уроки.
Напоследок Анна мне даже кивнула и пробубнила что-то вроде:
— Аз…
…Буки-Веди-Глаголь-Добро-Есть-Живете…
Только вот «живете» мы в последнее время без добра.
Нам лишь бы «есть» да «есть». Потому и глаголить друг с другом вроде как не о чем. Стали как «буки». Вот и весь «аз».
Исследование, что ли, написать на тему пророческого характера кириллицы?
Начался урок.
Домашнее задание сделала одна Маслова.
И ее попытались зачмонить, но зачмонить себя Маслова не дала.
— Я знаю, чего хочу от жизни, — громко, на всю группу сказала единственная отличница.
Знаешь-знаешь. Не злись только, а то камни с неба посыплются. Знаю и я тебя.
Интересно, о чем она хотела со мной поговорить? Только бы не…
— Брагина, что ты там подсматриваешь в тетрадь? Покажи.
— Не буду.
— У нас проверочная работа, так что давай-ка.
— Это личное.
— Какое такое личное?
— Я стихи пишу, а на проверочную вашу чхать.
— Тогда ладно. Влюблена, что ли?
— Не ваше дело.
Надька тоже не писала работу. Она водила ручкой по бумаге. Глаза ее были закрыты.
Блондин с Коляном на этот урок прийти не соизволили.
— Экспертизу сделали, — делился со мной секретной информацией знакомый следователь. — Хрен поймешь. У нее на куртке есть следы от сидений из красного жигуля. Но есть следы и еще от какой-то машины. Ворсинки, масляные пятна.
— То есть убил ее тот, с кем она ехала последней?
— Это если ее убил тот, кто подвозил. Крутим еще и твоих ученичков. Похоже, не знают ничего. Молчат, как воды в рот набрали. Подругу еенную надо бы еще раз допросить.
— Вот уж кто воды в рот набрал…
— А у меня в голове подросток твой засел. И не выходит.
— Вторую машину не нашли?
— Ищем. Нам бы свидетеля хоть какого. Глушняк пока что. Ты-то ничего, случаем, не видел? Тоже ведь там ошивался?
Нет, я ничего не видел, потому что...
Свою страсть я тщательнейшим образом скрывал от друзей, знакомых и прочих любопытных носов.
На алиби это походило плохо. И я заметил, что мой знакомый следователь едва заметно от меня дистанцировался.
А и хрен с ним.
Просто в ночь убийства на бумагу выплеснулось нечто, более похожее на бред шизофреника, чем на поэзию…
Катит, катит колесо
От заката на восход,
С юга жаркого на север,
Отрок злой, ревнивый ветер.
В бездну грусти и тоски,
Где по краю — колоски,
Катит черные гробы
По окрестностям судьбы
