Отец — маленький, похожий на осу в своей пожелтевшей панаме, полосатом полотняном костюме, розовой рубашке, которую он упорно не позволял стирать, и узком галстучке, — появлялся, стоило только Томасу сделать перерыв в работе — и, присев на корточки, начинал дребезжащим голосом поучать его. Положи этому конец. Сходи к шерифу.
Шериф был точной копией отца, разве что носил клетчатую рубашку, техасскую шляпу и был лет на десять моложе. Такой же пройдоха, он искренне обожал старика. Томас и его мать сторонились шерифа, опасаясь стеклянного выражения его бледно-голубых глаз. Томас продолжал надеяться, что все каким-то чудом решится само собой.
Пока в доме находилась Сара Хэм, даже еда казалась ему отвратной.
— Томси меня не любит, — сказала она на третий или четвертый вечер за ужином и недовольным взглядом окинула плотную фигуру Томаса, на лице которого застыло такое выражение, словно он страдал от нестерпимой вони. — Он не хочет, чтобы я тут жила. Никому я не нужна.
— Томаса зовут Томас, — поправила ее мать. — А не Томси.
— Это я придумала «Томси», — сказала она, — по-моему классное имя. Он ненавидит меня.
— С чего ты взяла, что Томас тебя ненавидит? — спросила мать. — Мы не из тех людей, которые кого-то ненавидят, — добавила она, будто речь шла о недостатке, искорененном несколько столетий назад.
— Мне ли не знать, когда я не нужна, — продолжала Сара Хэм. — Они даже в тюрьме меня видеть не хотели. Интересно, если я покончу с собой, понадоблюсь ли я Господу?
— А ты попробуй, и посмотрим, — буркнул Томас.
Девчонка издала нечто среднее между смешком и стоном. Внезапно ее лицо скривилось, и всю ее затрясло.
— Лучший выход, — выговорила она, клацая зубами, — покончить с собой. Тогда я никому не буду помехой. Я попаду в ад и не буду мешать Богу. Но даже дьяволу я не нужна. Он выгонит меня из ада… Нет, даже в аду… — Она заревела.
Томас встал, взял тарелку, нож и вилку и отправился доедать ужин в кабинет. Больше он ни разу не ел в столовой, и мать накрывала ему на столе в кабинете. Пока он ел, отец незримо присутствовал рядом. Он появлялся, качался на стуле, оттягивал на груди подтяжки и гнул свое: «Меня бы она никогда не выгнала из-за стола».
Как-то вечером Сара Хэм полоснула кухонным ножом по запястью и закатила истерику. Томас, сидевший после ужина в кабинете, слышал визг, крики, потом торопливые шаги матери. Он не шелохнулся. Первый всплеск надежды — он решил, что девчонка перерезала себе горло — миновал, когда он осознал, что в таком случае она не смогла бы так вопить. Он вернулся к своему дневнику, а крики тем временем утихли. Вскоре появилась мать, в руках она держала пальто и шляпу.
