Мать подскочила и выхватила трубку.
Призрак отца вырос перед Томасом. Позвони шерифу, подсказал старик.
— Позвони шерифу, — повторил Томас громко. — Скажи шерифу, чтобы он поехал туда и забрал ее.
— Мы сейчас приедем, — говорила тем временем мать. — Приедем и заберем ее. Скажите ей, чтобы собирала вещи.
— Она не в состоянии ничего собрать, — неистовствовал голос. — Как вы только могли подсунуть ее мне! У меня порядочный дом!
— Скажи ей, чтоб вызвала шерифа, — заорал Томас.
Но мать уже повесила трубку и посмотрела на него:
— Этому человеку я бы и собаку не доверила, — заявила она.
Томас опустошенно рухнул в кресло и уставился на стену.
— Подумай же об этой бедной девочке, — сказала мать. — У нее нет ничего. Ничего. А у нас есть все.
Они обнаружили Сару Хэм на крыльце пансиона — широко расставив ноги, она развалилась на ступеньках. Берет, нахлобученный ей на голову старухой, сполз на лоб, а вещи, побросанные кое-как, торчали из чемодана. Вдрызг пьяная, Сара бормотала что-то себе под нос. Мазок губной помады перечеркнул ее щеку. Она позволила матери поднять себя и усадить в машину — непонятно было, понимает ли она, кто ее спаситель.
— Целый день не с кем поговорить, кроме стаи чертовых попугаев, — яростно прошептала она.
Томас вообще не вышел из машины и бросил на девчонку лишь один беглый взгляд:
— В который раз говорю тебе: ей место в тюрьме.
Мать сидела на заднем сидении, держа девчонку за руку и не отвечала.
— Хорошо, отвези ее в гостиницу, — сказал он.
— Я не могу отвезти пьяную девочку в гостиницу, Томас, — сказала она. — И ты сам это знаешь.
— Тогда в больницу.
— Ей не нужна тюрьма, гостиница или больница. Ей нужен дом.
— Но не мой, — отрезал Томас.
— Только на эту ночь, — вздохнула старая дама. — На одну ночь.
Минуло восемь дней. Маленькая шлюшка обосновалась в комнате для гостей. Каждый день мать ходила искать ей работу и жилье, но безуспешно — хозяйка пансиона уже успела распустить слухи. Томас окопался в своей спальне и кабинете. Его дом был для него и жилищем, и рабочим местом, и храмом — таким же интимным и необходимым, как панцирь для черепахи. Он и поверить не мог, что все обернется таким кошмаром. На его лице утвердилось оскорбленное выражение.
По утрам, встав с постели, девчонка принималась петь блюзы, трепетные волны ее голоса расходились по всему дому, то взмывая, то падая, словно имитируя жаждущую удовлетворения страсть, и Томас вскакивал из-за стола и затыкал уши ватой. Но спастись от девчонки было невозможно. Она появлялась всякий раз на его пути, когда он выходил из комнаты и спускался на другой этаж. Стоило ему выйти на лестницу, как тут же появлялась она и проходила мимо, жеманно ежась, или же шла за ним, трагически вздыхая и распространяя запах мяты. Казалось, ее только подстегивает ненависть Томаса, и ей нравилось подогревать это чувство, словно оно добавляло сияния ее мученическому ореолу.
