— Был топор. Пропал или потеряли где, не знаю. Новый Митя из лавки принес. А Федор Григорьевич топорище сделал. Вот и все!.. Разговорились мы тут, а мне на работу пора, — сказала Феня. — На молотилке стою. Только подавай. Языком барабанить некогда.
— Не задерживаю, — сказал Стройков.
— Только вы Митю и Федора Григорьевича не примешивайте к этой истории.
— Зря не примешаем, — успокоил ее Стройков и подумал: «Какая ниточка потянулась».
Во дворе он остановился перед поленницей, где лежал топор. Поднял его. Пальцем провел по затупевшему лезвию.
— Новый?
— Да.
— А старый так и пропал?
— Я же сказала, не знаю. Вот пристали…
Глаза Стройкова построжали, ноздри дрогнули с гневом.
— Еще и не так пристают. Человека убили, председателя. Ты понимаешь?
— Не наше это дело.
Стройков хотел вскочить на коня, по нога сорвалась со стремени.
— Так пусть и убивают, так, что ли? Говори, да не заговаривайся. Прощай пока!
Не успел Стройков уехать с хутора, как пошли разговоры в том самом направлении, которое своим посещением Фени указал Стройков: Митю и отца его Федора Григорьевича в убийстве подозревают.
Разгадались вдруг сразу и запои Мити и смерть Федора Григорьевича — не зря так плохо он кончил.
Говорили, что Митя убил, а Федор Григорьевич знал и не выдержал — с горя обнялся с мерзлой березой.
Другие, наоборот, говорили, что Федор Григорьевич убил Желавина, а Митя потому-то и пил, что знал об этом и мучился.
Были и такие: не верили, что Митя и отец его могли пойти на такое, но доказать это ничем не могли, лишь была вера сердца.
Да и за что им убивать Желавина? Что не поделили-то? Митя завмагом работал и подчинялся своим районным властям. А Федор Григорьевич плотник, он и вовсе редко бывал дома — работал на стороне. Правда, Желавии хотел привязать его к колхозу. Но разве привяжешь, когда отовсюду просили и приказывали что-либо срочно сделать и даже приезжали за ним? Золотыми были худощавые и жилистые руки его.
Но был и такой слушок, который кое-что разъяснял сомневающимся: вся кровь из-за Фени, за ней Желавин хотел потаскаться. А Митя и Федор Григорьевич расправились: показали, как за чужими бабами бегать.
Это были, так сказать, главные корни всех разговоров, от которых расходились более мелкие, даже совсем едва заметные, что и Феня причастна к этой истории, потому-то и терпела такую жизнь с Митей, и сейчас из страха терпит.
Все ждали, что будут к празднику новости, еще что-то откроется.
А праздники приближались.
