— Разное.
— А что все-таки?
— Да что мне до того, что говорят?..
— А что ты думаешь?
— Что думать? Страшное случилось.
— А не задумывалась ли ты, с чего Федор Григорьевич такую смерть принял?
— Так это и вы знаете. Пьян был. По пьянке и замерз.
— Как замерз-то. В обнимку с березой… Такую казнь выстрадал. С чего бы это?
— Кто ее знает? Что пьяному в голову не взбредет? — ответила Феня, чувствуя, как приближалась неведомая какая-то беда.
— Может, что говорил он или сама что заметила перед этим?
— Ничего он не говорил… А зачем вам это?
— Скажу и зачем. Сперва давай поговорим по душам.
— Вы своей-то душой человека невинного не трогайте.
— Какого человека?
— А чего тогда прискочили?
— Да ведь два человека-то.
— Кто еще? Может, я?.. Может, я его стукнула, что больно ухаживал за мной ваш Желавин?
Рука Стройкова с папироской так и дрогнула.
— Ухаживал Желавин? — удивился он. — Не знал про это.
— Убили его, жалеть надо. А я и про убитого скажу. Подлый он был. Подлый! Грозил с Митей что-нибудь сделать, со мною повольничать.
Для Стройкова это было неожиданностью. Как близко и просто все! Час назад он был в отчаянии, что тогда момент проглядел. А сейчас этот разговор возвращал ему из прошлого этот момент. Теперь не проглядеть бы.
«Не спеши, не торопись», — успокаивал он себя и думал, что нельзя и медлить в разговоре с Феней, которая в горячке своей, как блеском мгновенным, осветила знаки этой истории.
— А ты Дмитрию своему говорила про ухаживания Желавина и про угрозы его?
Вот он, этот момент: сейчас одно слово могло все решить. Только скажет: «Да».
Стройков это и ждал: Митя убил, а отец его в безумии такого ужаса кончил с собой. Конечно, это не все, чтоб вину и правду доказать, это только версия.
— Нет, — сказала Феня. — Убил бы Митя его. Боялась. А Желавину сказала: «Если ты над Митей свою подлость исполнишь, возьму топор и убью, прямо на людях, среди бела дня, топором зарублю».
— Каким топором?
— Обыкновенным. Вон на дровах валяется.
— А топор этот новый или старый у вас?
Феня еще сильнее, с щемящей тоской почувствовала, что сама не заметила, как открыла дорогу беде.
— Не все ли равно, какой топор.
— Новый или старый? — повторил свой вопрос Стройков.
— Новый…
— А старый где?
Феня поднялась и как-то пошатнулась, задев за скамейку, которая со стуком упала на пол.
— Не убивал Митя, и Федор Григорьевич не убивал. Что вы!
— Не говорю я про это. Что ты вперед забегаешь? Про топор скажи. Садись.
Она поставила к столу упавшую скамейку и села.
