Закущена травой дорога, недоброй называли с тех пор, как, оступившись, замерз в обнимку с березой отец Мити — Федор Григорьевич.
Редко кто ездил тут. Сюда только доносился стук колес с того берега.
Глохла дорога, потеряла колен свои в зарослях вереска и багульника. Но на песке заметил Стройков следы колес. Ездили все-таки, не замирал след.
Дорога пошла под уклон. Из низины засквозило холодком с гнильцой болотной. Перемосток разбит, между бревен просунулись прутья камышей с обгорело-черными початками.
Чуть в стороне — береза. Вот где замерз отец Мити.
Стройков остановил коня.
Кора березы атласно-белая, гладкая, лишь местами прорезали ее черные полосы. Крона напоминала высокий стог с крутыми склонами, стекал свет, обмывая все ветви и листья. Из самой же вершины струисто выбрызнулась метелка побега, серебрилась венцом в своей высоте. Корни выпирали из земли, поросшей мятликом и вейнпком. Тут замерзал отец Мити… Какую казнь выстоял!
Не с жуткого ли горя или беды на такое пошел, что и жизнь-то свою отверг?
«Одна дорога, а две загадки», — подумал Стройков, и вдруг как что пронзило его.
Он не знал еще ничего, но эта дорога словно свела в одно — смерть отца Мити и убийство Желавина.
Стройков устал, хмель разморил его, но сейчас все как смыло с него.
Одна догадка поразила.
Он повернул коня и быстро поехал назад к хутору.
Стройков остановил коня возле избы Фени, под тенью липы в проулке.
Дверь на крыльце раскрыта. Дома хозяйка.
Феня пришла с молотилки пообедать.
Пообедала и убирала со стола, когда вошел Стройкой.
— Наведаться решил к тебе, — сказал он и перед чистым полом поглядел на свои запыленные сапоги.
— Милости просим, — сказала Феня, бледная: на хуторе уже знали о страшной находке под мхом.
«Что это принесло его?»
— Обедать будете?
— Спасибо.
— А то налью.
— Раз настаиваешь, налей.
Она налила ему в тарелку свекольника с лучком, поджаренным на сале, и, когда ставила тарелку на стол, Стройкова близко обдало жарком потным.
Он съел щи. Ложкой размесил на дне чашки кусочки сала, сольцой посыпал и это живо проглотил с оставшейся коркой хлеба.
— Вот и славно! А то со вчерашнего дня без горячего.
— Так и заболеть можно, — спокойно заметила Феня.
В избе прохладно. От сквозняка раздуваются занавески на окнах, дурманит сном близкий шум леса.
— Разреши поговорить с тобой.
Феня присела к столу на край скамейки. Стройков напротив сидел, распечатывал новую пачку с папиросами.
— Слышала? — спросил он.
— Да.
— А что люди говорят?
