Урок прошел как в тумане. Половины она и не поняла, что Ихтор рассказывал, а уж когда тот взялся резать тело молодого еще парня, так вообще глаза зажмурила, чтоб не видеть как расходится под ножом мертвая плоть, как блестит черное нутро. От запаха мертвечины скрыться было негде. Он удушливый, сладкий, забивался в ноздри, и поднимал из желудка все, что было съедено утром. Айлиша почувствовала, как ее повело. Провалиться в спасительное беспамятство не дала пощечина наставницы.
— Ну, хватит тут глаза закатывать. Не на посиделках. Гляди внимательнее, что крефф показывает, изволь науку постигать.
С того урока Айлиша стала подмечать, как переменилась к ней Майрико. Если раньше от нее можно было дождаться и похвалы, и скупой ласки, то теперь целительница не показывала более своего одобрения. Только уроками сверх меры нагружала да по утрам неизменно давала испить кружку терпкого отвара и цепко следила, чтоб выученица не оставила ни капли. Много раз хотелось девушке спросить, что за зелье дают ей, но, глупая, боялась еще пуще рассердить ставшую вдруг столь суровой наставницу.
Но больше ледяного холода, веющего теперь от Майрико, будущую лекарку пугал одноглазый крефф. Этот будто с цепи сорвался. Никому не доставалось от Ихтора так, как Айлише. Словно провинилась в чем. Держал он ее в строгости, отсылая выполнять самые страшные задания: шить безобразные раны, выносить нечистоты за больными, коих в Цитадель привозили родственники, чтобы за плату излечить от тяжких хворей. Девушка старалась быть послушной и исполнительной, но редко когда удавалось ей дождаться похвалы… Наставник нет-нет, ткнет носом в малейшую ошибку, да так что все хохочут.
— Ты и рубашку свадебную себе так криво вышивать будешь, чтобы мужа напугать? — глядя, как ложатся стежки на края раны, ворчит крефф.
А как тут ровно шить, если не холстину стягиваешь, а кожу человеческую? И человек этот под тобой от тяжкой муки аж бледнеет весь, и потому скрип прокаленной на огне иголки в ушах звоном отдается? Но у креффа всякая вина виновата. Смотрит равнодушно, велит поторапливаться. Чуть замешкаться — спуску не даст:
— Кровью истечешь, пока помощи от тебя дождешься. Чай не узоры праздничные накладываешь! Шевелись давай.
И прежде ласковая Майрико не заступится, не похвалит. Постоянно в глаза колет малейшей оплошностью и столько всего к каждому уроку учить велит, что уже и память, прежде такая цепкая, отказывает, стонет. Рот рвет зевотой, валит в сон.
