— Уж молчала бы про блуд-то! — процедила Нурлиса. — Испокон веков тут все любились, только брюхатых дур по пальцам пересчитать можно было! Отвары на что? Куда Майрико смотрела?
— Она думала, девка еще мала, не до парней ей! Да и по ней не скажешь что ее плотское волнует, вся ж в науке была!
— Дуры вы. И ты и лекарка! Они тут все молодые, а за год жизни выученической на десяток годков взрослеют! Хоть всех их плетями засеките, уроками завалите по самую маковку, а молодую натуру не выжечь. А уж как вы учите, неудивительно, что они друг у друга тепла и ласки ищут! Вы же хуже зверей лютых! Ты подумала, что будет, если узнает она? А? Чего насупилась, как сыч?
— Не узнает. Молчать все будем. И ты промолчишь, — спокойно сказала некромантка. — Ходящие ждать не станут, покуда новый целитель с таким Даром родится. Пусть уж ценой жизни одного спасем сотни.
— Глупости ты мелешь, — зашипела Нурлиса. — Бабы, вон, плюют на упырей да кровососов и рожают! Есть среди них и магички, только они от вас — нелюдей — скрываются. Не травили в старые времена колдуньи детей во чреве, не было такого! И маги дома с семьями имели, и уходили со двора, зная, что ждут их, что есть куда возвращаться.
Она встала и затрясла костлявой рукой:
— Это все вы, креффы, придумали! Все древние заветы испоганили!
— Сейчас по-иному нельзя, сожрут нас всех, сожрут и не подавятся.
— Дура ты, Бьерга. Не дано никому будущее видеть и знать, кем бы то дите стало, и что бы его мать делала. Смотри, аукнется вам лиходейство, волосы себе рвать будете. Пожнете, что посеяли, это я тебе говорю. Посеяли ложь и подлость лютую? Жди теперь. Плоды будут го-о-орькие.
— Сама говоришь, никто судьбу наперед не знает, авось обойдется все, — отозвалась в ответ колдунья.
— Дай боги, чтобы обошлось, — прошептала старуха и достала из кармана передника долбленку, в которой что-то плескалось.
Так они и просидели в молчании. Одна курила, вторая попивая горькую, но на душе у обеих было неспокойно и даже в жаркой истопной казалось, будто легло на плечи ледяное покрывало.
* * *
От неведомой хвори Айлиша оправилась быстро. Майрико, как нянька просидела у ее постели целый день, поя отварами, чаем из сушеной малины да потчуя медом. Как пришла лихоманка, так и ушла, проклятая. И уже через сутки юная целительница стояла у дверей покойницкой.
— Ну, явилась никак? — завидев девушку, усмехнулся Ихтор.
Она покраснела и потупилась. Слова креффа прозвучали так, будто девка нарочно заболела, чтобы избежать страшной науки. У нее только и хватило мужества кивнуть, и, дождавшись холодного: «Ну, пошли тогда», переступить через порог.
