С моей родины спал туман. Она полна печали, и я не был там счастлив. Оказывается, в моем прежнем мире та же напряженность. Там всегда был натянут, как струна, словно летел в машине, чтобы не задеть, не врезаться во что-то опасное, в гонке неопределенности за лобовым стеклом. Там – колебания единства Европейского союза из-за кризиса, вызванного расслабленностью сытого населения, забывшего, что надо вкалывать по-черному.
В моей родной стране стала рваться завеса демократии, обнажив бездну соблазняющей всех жажды обладания вещами и властью. И почему-то росло предубеждение к чужому дальнему континенту, который свои интересы выдавал за всеобщие.
И мировая непримиримая борьба религиозных вер, неспособных подняться над своей слепотой, считающих иноверцев нечестивыми. И фетва, то есть приказ духовных отцов находить и резать мыслителей, трезво оценивающих мифы религии, в каком уголке земного шара они бы ни были.
Моя родина оказалась изменчивой во времени, то есть несовершенной.
Я так и не понял, кто я. К какой эпохе принадлежу? Ясно, что к обездоленным после страшных войн, как во времена падения Рима, когда только отчаяние погибающего народа породило христианство – великую мечту о всеобщей любви. Может быть, я из тех, кто до сих пор ранен жестокостью на земле? Скептичных к происходящему и не верящих ни во что?
Говорят, поколение выражает время. Человек времени – это выразитель предрассудков и утопий на определенной ступени развития. Диктатор удивлял современников: зачем ему посадки? Зачем расстрелы? Может быть, так и надо? А на самом деле никто не знал, что это бандит.
А тогда что такое старина? Как быть с ностальгией по прошлому – той эпохи, которая выплакала себя в песнях? Почему так остро воспринимают разрушение старинных зданий или замещение их новоделами? Есть во времени нечто вечное.
Я человек вне времени.
Ко мне зашла делегация интеллектуальной элиты, и с ними Савел.
– Тебе надо покаяться, – сказал Савел. – Зачем умирать?
– В чем? – глянул я на них снизу, сидя на каменном полу. – К революции не призывал.
– Дело в намерениях. Ты явный противник системы. А без нее будет хаос.
– Наверно, уже мое присутствие здесь – протест. Не вижу в вашей истории выхода из хаоса.
Савел вытер слезы.
– Я просто хочу тебя спасти.
Меня подняли и повели под конвоем. Неужели придется гореть на костре? Нет, это ведь для устрашения толпы. Побоятся огласки, сейчас не то время.
Шел тяжелыми ногами, ожидая самого ужасного.
