В их культуру входили легенды и ритмизованные стихи-предания:
«Никто еще не приходил оттуда,
чтобы рассказать, что там.
А потому утешь свое сердце,
следуй его желаньям.
Свершай свои дела на земле – себе на благо.
И не изнуряй себя трудом»
Но до сих пор сохранился древний обычай бальзамировать умерших – след древней веры в загробную жизнь.
И здесь я рассказывал им о нашей чудесной науке, хотя все больше сомневался в информационно-визуальных технологиях. Не происходит ли исчезновение человека в мире, как и здесь на Острове? Высохнет ли наша живая душа или, наоборот, безгранично обогатится, ибо все будет делать за нас сверхспособная техника, и мы станем жирными, как коты, и духовное нам добавит все та же техника. А где же буду я, моя уникальность? И могут ли технологии сделать более прекрасной мою Ильдику?
В отличие от гуннов они отнеслись к моим рассказам серьезно. Подсуетились бизнесмены, смекнув, что из меня можно извлечь выгоду.
Они предлагали мне остаться, но я уже принял в свое сострадательное сердце культуру гуннов, и не мог остаться с гиксосами.
«Неоградные» жили только одним – скорым возвращением. Власти гиксосов не мешали нам – им было все равно, они готовили корабли к отплытию. Да и были не против заслать к гуннам их врагов.
Ильдика тоже капризничала. Мы ссорились.
– Я знаю твою ахиллесову пяту, – зло бросала она. – Ты всегда будешь одиноким – слишком погружен в себя.
Я понял, что она беременна.
Этот день пришел, когда Колоссео вновь изрыгнул пламя, и затряслась земля.
Мы были возбуждены. «Неоградные» кричали:
– На родину! Теперь все изменится!
Назад мы шли тем же путем, по тоннелю. Тео зарисовал карту, и мы петляли в темноте, светя фонариками. И снова эта глубокая тьма стала нашим существованием.
Наконец, дошли до грота, куда привел меня с Ильдикой старец Прокл. Мы ничего не знали о нем, и что там творится. Прежде, чем выйти, послали разведчиков.
Снаружи послышались выстрелы, и сдавленный крик нашего дежурного. На входе в пещеру появились одетые в черное.
– Руки!
Тео крикнул:
– Запасной выход!
Все ринулись в секретный тоннель. Раздались выстрелы.
Я увидел, как Ильдика удивленно оглянулась на стрелявших, и кинулся к ней. Она не спешила, шла с достоинством, я тянул ее, увлекая к толпе.
И вдруг она стала валиться на меня. Я в ужасе ощутил на руках кровь. Этого не может быть. Я не могу остаться один!
Я держал ее теплое тело, с простреленным ребенком, которого успел полюбить, и качал на руках, словно умер, и словно нетронут, и твое бессмертье во мне. Что мне теперь? Стало все равно, возьмут или не возьмут.
