— Ни в коем случае, — твердо сказал Шани. — Завтра официальное судебное заседание, и я называю ваши имена в составе следственной комиссии. Итак. Ваше решение было беспристрастным, основанным на фактах и чистым от предубеждения?
Академиты утвердительно кивнули. Ребята, вы не представляете, как сильно мне помогли, подумал Шани и произнес:
— Тогда не смею вас задерживать. Заседание завтра… вернее, уже сегодня, в десять утра. Доброй ночи, господа.
Негромко переговариваясь, академиты подались к выходу. Шани устало опустился в свое рабочее кресло и закрыл глаза, решив, что ехать домой отдыхать уже нет смысла. Близится утро, несмотря на непроницаемый глухой мрак за окном, скоро будочники начнут бить в железо, и в храмах зазвучат первые колокола, собирая верную Заступникову паству на первую молитву. Он сможет вздремнуть и здесь…
Кто-то дотронулся до его руки. Шани открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Хельгу.
— Наставник, с вами все хорошо? — спросила она. Шани потер переносицу и утвердительно кивнул.
— Да, Хельгин. Все в порядке, — помолчав, он добавил: — Спасибо за заботу.
Хельга выпрямилась и отступила в сторону. Казалось, она хотела спросить о чем-то еще, но не решалась. В неверном свете факелов (Шани давно хотел заменить их обычными люстрами со свечами, но традиция оставалась традицией) ее лицо казалось изменчиво зыбким — лицом незнакомки, русалки под толщей зеленой воды.
— А с тобой все хорошо? — спросил Шани, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно мягче. Не вышло.
— Я не знаю, — промолвила Хельга со странной тоской. — Правда, не знаю.
Она просто девушка, которая занята неженским делом, пришло на ум Шани. Наравне со своими сокурсниками она изучает протокол пыток злокозненных ведьм и еретиков, разницу между прямым палаческим ножом и лезвием для срезания жира, учится, как пытать так, чтобы еретик продержался в сознании максимально долго — и не падает в обморок, и держится на ногах тогда, когда ее товарищей начинает тошнить от увиденного. Хельга молчала, низко опустив голову, и Шани вдруг физически ощутил всю полноту ее печали и одиночества.
— Что я могу для тебя сделать? — спросил он. Хельга пожала плечами.
— Не знаю. Мы с вами не разговаривали с начала зимы, — она шмыгнула носом и опустила голову еще ниже. Да она плачет, внезапно понял Шани и поднялся с кресла. По щекам Хельги действительно стекали слезы; нахмурившись, она провела по лицу рукавом и сказала:
— Ну вот. Простите меня, я не должна…
