Директриса встала и подошла к двери, и открыла ее.
– Лиза, – сказала она секретарше, – подготовьте приказ вот по этому товарищу.
Коленкин все понял и вышел из кабинета. В приемной он чуть потоптался и сказал сам себе:
– Господи, тоже мне! Что я, работы не найду? – потом повернулся к директрисе и выругался. – Тьфу на тебя, образина тридцатилетняя!
Дверь кабинета хлопнула. Секретарша уставилась на Коленкина, словно перед ней стояло восьмое чудо света.
– А ты чего пялишься? – рубанул он Лизе. – Пиши, печатай!
Оскорбление увольнением сдавило ему горло и сердце. Заболели глаза. Паутина дурости исчезла. Коленкин сказал:
– Хотел ведь ее повеселить, дурак! Жалко мне вас всех, одиноких!
Он вышел в коридор и со страшным чувством потери стал спускаться вниз по лестнице школы, в которой отработал почти двадцать лет…
Бородкина не спала. Словно в укор своему Васечке, который сидел на кухне и трепался уже три часа с Галей, ее подругой. Гудение монотонного его голоса и глуповатое хихиканье Гали раздражали, сердили и несли Бородкину в гущу вредности и стервозности. Она готова была уже идти туда, на кухню, и разбивать надоевшую ей идиллию. Пренеприятные звуки вырывались из ее горла, и шепот, которым она пыталась сдержать негодование, превращался потихоньку в звериный рев, пока еще тихий, как шепот.
– Мне на работу с утра, – бесилась Бородкина. – На работу, на целый день. А он тут валяться будет до вечера. Завтра точно что-нибудь напортачу!
Бешенство ее постепенно растворялось в наползающем сне, и, проклиная мужа и приехавшую по делам подругу, Бородкина заснула-таки, зажав в кулаке угол подушки, будто выдавливая из него сок…
Под утро что-то холодное и тяжелое залезло под одеяло рядом с Бородкиной, залезло и заговорило:
– Татьян, подвинься-то, вот развалилась тоже! Я эту твою лахудру-подружку на кухне на матрац сунул. Пусть там дрыхнет. Да слышишь ты меня?
– Да, – скрипнула Бородкина.
Васечка просунул руку ей под шею и подвинул к себе.
– Чего тебе?! – обозлилась Бородкина. – Не налялякался, что ли?
Она вывернула голову, и в свете уличного фонаря, проникающем в щелку между шторами, заглянула в глаза Васечки.
– Как ты только мог? – обиженно сказала она.
Он погладил ее по голове.
– Ой, – вяло сострил Васечка, – а что это у нас?
– Мне на работу! – ответила Бородкина. – И вообще, о чем вы там столько времени болтали?
Она отодвинулась от мужа дальше, к краю дивана.
– Да чего там, – Васечка подхватил ее голову, – дура она и есть дура. Просто человек новый. Интересно ведь, чего у них там за городом, как они вообще.
