Кофе был хороший. Крепкий и сладкий.
– Так я тут еще работаю? – осмелев, спросил Коля, сидя за раскладным столиком и глотая горячий напиток.
Светлана Степановна смотрелась в зеркало, но неожиданно резко развернулась и стремительно налетела на Коленкина.
– Послушайте, дорогой мой! – грубым шепотом проговорила она. – Вы вот живете, как вам хочется, устраиваете спектакли, я вам кофе подаю. Что это такое? Что, скажите?
– Нет, вы не поняли! – замахал руками Коля. – Я виноват, виноват. Просто узнать хотел. Я же не специально!
– А как же вы? – садясь рядом на диван, спросила директриса. – Если женщина одинока, так и поиздеваться в самый раз? Или все это правда?
– Что правда? – недоуменно спросил Коля.
– Ну, то, что вы мне ночью говорили, – глядя ему в глаза, сказала Светлана Степановна.
– А вы как хотите? – стал выкручиваться Коленкин. – Вот как хотите, так и есть!
Он улыбнулся. Директриса встала и села за свой большой стол.
– Пишите заявление, – спокойно сказала она. – Хватит с меня выкрутасов ваших.
– А если я против? – нервно пробормотал Коля. – Если я не желаю писать заявление?
Директриса не знала, что ответить, и молчала. А Коля ощутил прилив бодрости и уверенности в себе от кофе, и поэтому он чувствовал желание говорить, что вздумается.
– Вы вот к нам пришли, – рассуждал он. – Не здороваетесь никогда ни с кем. Мы что, чем-то вам обязаны? Что это вы так неуважительно? Персонал любить надо. А то, что я к вам обратился в трудную для себя минуту – это проявление коллективного начала.
– Замолчите, Коленкин! – прервала его директриса. – Вы не на уроке, и я вам не ученица.
Да? – кривлялся Коля. – А я вам тоже, знаете, не подчиненный. Вы сначала уважение заслужите. Мы здесь поработали. Не то, что вы – на все готовенькое.
Директриса недовольно шмыгнула носом.
– Пишите заявление, – еще раз сказала она. – Только я не понимаю, какой вы на самом деле. Я-то другое про вас подумала. Может быть, действительно у вас нелады в семье, плохо стало. И я помочь могу. А вы – просто шут! Пишите, и не будем ничего обсуждать.
Горькая ирония заблестела в ее глазах, и отсутствующий взгляд Светланы Степановны печально застыл в одной точке.
– Мне просто обидно, – заговорила она, – что каждый день я прихожу домой, словно в пустоту, и там только стены и мама, только стены и мама.
Коле стало не по себе, извиняться захотелось прямо сейчас и по-настоящему, но он сказал совсем другое:
– А давайте дружить! Мы же теперь вроде разобрались.
