Чай, густой, искусно заваренный, настроил дервиша на мирный лад. Взгляд его перестал колоть путешественника. Есть дервиш продолжал со вкусом и даже жадно. С пальцев стекало сало, лоснились от сала длинные жгуты усов, борода и даже растительность на открытой груди.
Наконец он насытился. Вытянул руки над опустошенными мисками и только хотел прочитать благодарственную фатму, как это сделал с иронической усмешкой хозяин угощения.
— Хэйли баррака, таъане саалык. Оомин обло!
Проведя руками по засаленной бороде, дервиш изумленно хмыкнул. Чайханщик даже глаза закатил от восторга.
— Я же говорил, я говорил. Они есть домулла... Настоящий домулла. Ученый мусульманин.
— Он — кяфир. — Дервиш показал на пробковый шлем, лежавший на полке. — Но пусть не думает, что мы не благодарны. Послушай меня, урус. Послушай одну притчу. Очень поучительную притчу.
Расположившись поудобнее, развалившись на паласе с пиалой в руке, он нараспев, гнусавой скороговоркой кишлачных бабушек принялся разматывать нить сказки;
— Было или не было, жили или не жили в бывшей или не бывшей стране, но был и жил в стране, именуемой Мастудж, достойный шах, и было у него сорок жен и красивых наложниц, полнотелых таких, что если лягут, то и подстилки не надо, такие жирные да мягкие они, разъелись на хлебах того шаха. Вот одна из красавиц понесла и в положенный час родила девочку на огорчение тому шаху. Но выросла та девочка красавицей, и стали к ней свататься разные принцы и царевичи. Да вот дочку шаха аллах проказой наказал. Посоветовался шах со своими верными визирями и по их совету запер прокаженную принцессу в башню. Ну и сидеть бы ей в башне, коротать свой век до смерти, так вздумал один царевич ту принцессу из башни освободить, увезти жениться. Донесли про то мастуджскому шаху. Повелел он засаду под мостом во рву устроить, того молодого сумасброда подстеречь. И подстерегли, и схватили, и пред светлые очи шаха поставили. А он палача позвал и голову принцу приказал рубить. Ну и отрубили, а прокаженную принцессу удушили, — что там с прокаженной возиться, одна смута в государстве.
— Ну и сказка! — поразился хозяин зиофата. — А что же произошло потом?
— А что? — хмыкнул нищий. — Отрубили наглецу голову, и все тут! Не лезь не в свои дела. Дела государства темны и неясны. А в сказке всегда есть смысл и значение! То-то же!
Он извлек из своих лохмотьев тыквенную табакерку, вытащил пробочку с махорком, отсыпал несколько зеленых крупинок паса и ловким толчком ладони отправил в открытый рот под язык. Воткнул махорок и хотел было спрятать тыквянку.
