Стрельба, грохот, вопли, стоны, треск пулеметов.
Базар!
Не знаю, как тут шальными пулями не уложили эмирских прелестниц, но, поверьте, они в этом ералаше умудрялись кокетничать и делать глазки. Инстинкт самосохранения, что ли.
Едва супруг и деспот господин эмир их бросил на произвол судьбы, гаремные дамы разбежались по Кермине и его окрестностям.
Помогли им паранджи — кто там разглядит, кто прячется под конской сеткой. Но в иных случаях паранджа подводила. Кермине — городишко бедный, и появление женщины в шелках и бархате вызывало подозрение.
Таких особ задерживали.
Произошли и казусы... но вообще бойцы держались в массе отлично — революционное сознание, понимание долга! Но нашлись и неустойчивые. Что ж поделать? Двух-трех жен эмира, скажем, обидели. Несколько бойцов попали под трибунал. Командование отнеслось строго. С места в карьер отправило любезников в бой, малость охладиться.
Командование приняло меры, чтобы подобное не повторялось. Но ничего больше не потребовалось. Гарем эмира Сеида Алимхана перестал существовать в одночасье.
Многие женщины уехали в свои кишлаки. Часть нашла прибежище в Кермине. Другие вернулись в Бухару. Да, откровенно говоря, больше этот вопрос командование Красной Армии и не интересовал.
Задача стояла серьезная — догнать эмира и сломить последнее сопротивление его потрепанного воинства.
Но один эпизод в Кермине имеет прямое отношение к нашей «прокаженной принцессе».
Вот уж не ожидал такого необыкновенного поворота.
Надо учесть, что произошло это давно.
Тогда на многое смотрели иначе, чем теперь.
Советскую власть в Кермине мы только-только начинали устанавливать.
И за чашкой остуженного чая «яхна» Микаил-ага рассказал историю, которую он иронически назвал: «О парижской шансонетке, гаремных тайнах и девочке с голубым бантом».
На взгляд господин бек — грозный лев,
но воздай ему хвалу, и он уподобится мягкому шелку.
Феридун
Красота лица и красота голоса, каждая в отдельности,
увлекает сердца. Когда же обе красоты вместе, трудно
приходится обладающему нежным сердцем.
Джами
Ординарец с неумытым лицом в разводах пота и грязи, но подтянутый, бодрый, с грохотом распахнул дверь и доложил, почти крича:
