— И из Пенджикента никого нет. Да и вручил ли Турабджан Рыболов записку?
— А мы. Мы, боже мой, никого не подпустим к ней. Мы... Я… Да они не посмеют,— храбрился Ишикоч.— И потом у следователя есть милиционеры.
— А вы откуда знаете?
— Знаю. Приезжие базарчи сказали. Следователь остановился в Джумбазаре. Отдыхает. Лошадей кормит. И в михманхане ишаиа Зухура говорили про следователя. Сказали про него: человек назойливый. Молодой. Любит копать. Из образованных. И коммунист. Твердый.
— Следователь — это хорошо. Но когда он приедет? Завтра? А ишанской своре важно протянуть время. Они и нас сюда завели. Пловом закармливают, чтобы мы ничего не видели, — сказал Микаил-ага.
— Нет... Сейчас я пойду. Найду для нее лошадь,— волновался Ишикоч, — посадим Монику верхом и уедем. Боже правый, ждать нельзя. Такие мерзавцы. Они на все способны. Ее нельзя так оставить, понимаете, нельзя.
Лицо Ишикоча снова все сморщилось, казалось, он вот-вот расплачется.
— Нельзя,— сказал домулла.— Мы и до околицы не доедем. Ишанские прислужники тут за каждым дувалом.
— Идите, Ишикоч, походите,— распорядился Мирза Джа-лал. — Понюхайте, чем пахнет. Нюх у вас что надо.
Когда Ишикоч ушел, Мирза Джалал подложил под локоть Подушку и задумался.
— Нет ничего хуже ожидания.
Человек с собачьим лицом не появлялся. Чай остыл.
— Ишикоч — чугунный кувшинчик в костре. Что-то с ним непонятное. Увидел девушку и раскипятился.
— Такой припадок. И совсем не вовремя. Я очень испугался за него.
— Вы ее вроде знаете? — осторожно поинтересовался Мирза Джалал. — И девушка вас знает.
— Дела давнишние. Удивительно. Восемь лет прошло, она на лицо почти не изменилась. Тогда... Она была совсем малышка. Я увидел ее в Кермине, в бекском замке, в сарбазской казарме. Мы подводили итоги Бухарской операции. После штурма Бухары соединениями Красной Армии под командой Михаила Васильевича Фрунзе революционное восстание трудящихся поднялось во всем эмирате. Сам эмир с обозом и гаремом попросту сбежал из Бухары. Его телохранители-афганцы под Кермине наскочили на красноармейцев и показали тыл. После первой пулеметной очереди на полном карьере удрали через железнодорожную насыпь вместе с его высочеством Сеидом Алимханом. Все арбы, штук двести, застряли на переезде. Ящики с золотом, оружие, жены из гарема, тюки с одеждой, корзины с фруктами, инкрустированные кальяны, эмирские потомки, мешки с рисом и морковкой, красавицы одалиски, все бренчащие от ожерелий и тенег, пулеметные ленты, винтовки, собаки, ловчие соколы, бачи — мальчики с подкрашенными глазами, — все, батенька вы мой, так и застряло на рельсах. С одной стороны бронепоезд вслед улепетывающим сарбазам из орудий палит, с другой — наши эскадроны на рысях лавой катятся, арбы в кюветы переворачивают. С третьей стороны бухарские добровольцы из винтовок «в божий свет палят, как в копеечку».
