— Однако... госпожа жена... суммы... хранят наши люди... скрывающие настоящее лицо... прикидываются советскими... опасность для них на каждом шагу... не снесут они головы... если откроется… К тому же деньги держат на случай нашего возврата...
— Разговоры! — закусила удила Бош-хатын. — Вы тут наслаждаетесь, благодушествуете, а мученики утоляют там голод отрубями и просяной кашей.
Сеид Алимхан вскочил с поспешностью совсем уж неприличной.
— Куда вы? А письма?
— Нет… сначала совет с астрологами...
За какое бы дело ни брался эмир, он заставлял своих двух придворных звездочетов и колдунов — уратюбинских цыган — составлять гороскопы. Верила в них и Бош-хатын.
Но сейчас она разбушевалась:
— Скупердяй вы! Мусульмане отца и мать забывают! Имущество не жалеют! А вы жадничаете. Богатства мира — лишь приманка, рассыпанная на земле для алчных. Пишите! И еще, чтобы они плюнули на эту девку! Пишите, что у вас нет никакой дочери!
Не мог удержаться Сеид Алимхан, чтобы не кольнуть супругу:
— Советские злокозненны... сами убедились... Эмирша советским не нужна... Принцесса не нужна... Золото эмирши нужно... барашки нужны... эмиршу закопают... золото... барашков заберут… Хы...
Так и не удалось эмиру в тот вечер очертить вокруг своей особы круг спокойного бытия. Пришлось после долгого сочинения писем вернуться в курынышхану ни с чем.
Тот узнает цену благополучию,
над кем нависла беда.
Саади
Небо иссиня-черного бархата с россыпью алмазов нежно касалось лица. Алмазы покалывали щеки. А бархат холодил кожу. Небо успокаивало.
Но что-то во сне мешало, что-то постороннее, висевшее над ним.
Очень медленно путешественник повернул на жесткой подушке голову. В глаза хлынули переливы света таких утонченных красок, каких постеснялся бы самый сентиментальными художник. Сиреневые полутона, абрикосовая желтизна с голубыми тонами, переходящими в зените в синюю тьму, могли заставить только вздохнуть.
Сказочность рассветного неба заставила забыть о тревоге. Взгляд домуллы скользнул по степи, распластавшейся прямо от одеял, постеленных на земле, до самых гор, темно-лиловой грядой теснившихся на низком горизонте. От них тянуло свежим ветерком. За первой грядой гор, купавшей свои верхушки в рассвете, проступали другие вершины — палевого оттенка, а за ними коричневые с узенькой золотой каемочкой, а еще дальше таилась романтическая мечта, неопределенная, таинственная.
