Закашлявшись совсем жалко, важный, надутый старик фыркнул:
— Эй ты, Абду Хафиз, ты, Начальник Дверей, пусть я уеду. А с кем их высочество будет играть в шахматы? А?
— А вы, Джахангир-инак, забыть изволили, что пророк сказал про непотребство шахматной игры: «Игра сия хуже касания свиньи». Вы поедете! Недаром ваше имя Покоритель вселенной! Еще поедут...
Он называл новые в новые имена царедворцев, которым надлежит переправиться на территорию советской Бухары иначинать войну тайную и явную.
Здесь, вкурынышхане, собрались те, кто именовал себя Бухарским центром, представители стопятидесятитысячной туркестано-бухарской эмиграции: помещики, арбабы, беки, коммерсанты-миллионеры, банкиры, высшие бухарские чиновники, муллы, ишаны, бежавшие от гнева революционного народа. Многие из них привезли с собой полные мешки золота, целые караваны имущества — товары — все, что успели награбить у народа. Пригнали табуны коней, стотысячные отары овец. Эти эмигранты купили земельные угодья, водные источники. Они жили припеваючи, потому что на них работали тысячи вовлеченных в эмиграцию, обманутых простых людей, впавших на чужбине в ужасную нищету и вынужденных пойти к своим же баям в батраки и пастухи. Сами же бухарские баи и чиновники, особенно придворные, жили в довольстве, на покое и меньше всего жаждали испытать тревоги военного времени. В курынышхане поднялся шум. Все в один голос кричали:
— Не поеду!
С улыбкой на губах под тонкими усиками Сеид Алимхан равнодушно разглядывал собрание. Черными жуками перекатывались в щелках меж припухлых век зрачки, застывая на месте на доли секунды, когда взгляд его цеплялся за то или иное лицо. Нервозные возгласы стихли. Эмир меньше всего собирался спорить. Он заговорил, и слова его будто застревали в гортани:
— Принижение ислама... тяжелые времена... бухарцы не падают духом… духовенство «Мохакама-и-шариа» не сломано… господин Мухаммед Шариф Садр проживает тихо... однако проповедует в глубокой тайне... спасение вединении исламского таинства, чтобы в благородной Бухаре халифом навеки утвердились мы — законный государь.
Последние слова Сеид Алимхан произнес с подчеркнутой скромностью — едва слышно. Все поспешили встать и поклониться.
Занимавший до революции высший пост казикалана Бухары Муххамед Шарнф Садр, имевший огромный авторитет среди мусульманского духовенства, и сейчас проживал в Бухаре. Всесильный в прошлом вельможа, изнеженный любитель ковров, любящий умащать бороду духами Запада и Востока, он теперь вел аскетический образ жизни. Недавно в письме, тайно доставленном через границу в Кала-и-Фатту, он объявилсебя мюридом муллы Ибадуллы Муфти, вшивого, вечно немытого, с запасом гнилья дервиша.
