— Ладакского? Это еще где?
— В Тибете.
— Ну так вот, собирайся в Москву. Да не смотри на меня так. Я в Самарканде в облздравотделе все оформлю. Послезавтра я буду обратно. Будь готов к скорому асхабадскому. Поедем вместе.
— Не могу.
— Отказываешься. Ты нам очень нужен, тебе говорю. Понимаешь? У тебя революционный опыт гражданской войны, знание Востока и языков. Редчайшее сочетание...
— Да я не о том. Я тут наткнулся на одно вопиющее дело, В газету написал, и вот...
— Про чуянтепинских прокаженных? Как же, читал…
— Так вот, без меня не обойдется. Надо самому доводить до конца. Завтра приезжают в Чуян-тепа из прокуратуры, должны приехать. Потом жду из Самарканда одного боевого товарища, да ты его знаешь по штурму Бухары,— Мирза Джалал, его тогда тяжело ранили... Вот хотим разворошить ишанское гнездо. Надо спешить.
— Э, товарищ доктор, да ты, вижу, неугомонный, рабкор ко всему прочему.
— А не воевать нельзя. Тут такие, брат комбриг, превращения кишлака на глазах. Сегодня надо помочь школе у бая дом отобрать, завтра подсобить вновь организованному колхозу насчет трактора, а там женщины паранджи жгут... Классовая борьба. А через газету лучшевсего, действеннее...
Протяжно загуделпаровоз. Заскрежетали буфера. Военный вскочил на подножку.
— Отлично! Ладно! На твоего ишана и прокаженных даю тебе ещё два дня. Пятого жду в Ташкенте. — Он наклонился к комиссару. И уже на ходу поезда быстро заговорил: — Действуй, да с оглядкой. Смотри, нет ли тут какой провокации с прокаженными красавицами. Через границу у Сарай Камара опять просочились басмачи. Зашевелились недобитый эмир Алимхан и его заговорщики из бухарского центра...
Колеса вагонов уже быстро постукивали на стыках рельсов, когда ветер донес слова:
— Повнимательнее будь... Голову береги!
Встреча напомнила путешественнику о прошлых неспокойных днях Бухары, Кермнне, Душанбе, когда он, путиловский подмастерье, и не думал еще быть врачом, тем более и в мыслях не имел учиться в Восточном институте, не писал научных работ и не щеголял в колониальном пробковом шлеме, а лихо носил набекрень славную буденовку, понятия не имел о врачебных диагнозах, о фонемах и суффиксах, а ходил походами со своим полком от Каспия до Синцзяна.
Скорый ушел, увозя с собой комбрига и всю романтику лет гражданской войны. Остались прочертившие степь рельсы, отполированные колесами, запах дыма и черный четырехугольник уменьшающегося хвостового вагона.
