А Аюб Тилла смотрел на угольщиков, на их посеревшие лица.
— Я не датхо! Кончено! Надо кончать с этим, — он повертел в руках карабин. — И теперь! — Он снова обвел глазами лица своих угольщиков. — Темнеет. Ночь беременна тайнами. Поглядим, чем она разродится утром. Злодей не опасен, — он кивнул в сторону завала. — Всю жизнь он ловил людей, а могила изловила его. О нем хватит! А вот где наша доченька? Молодец. Не ждала телка, когда ее поведут резать. Убежала. Настоящая девушка! Где-то спряталась. Однако пропадут они ночью с Мавлюдой на оврингах. Да тут и волки есть. Где ей по камням нежными ножками? Пошли!
Но прежде чем уйти, он постоял и послушал. В тихих шумах свалившейся в лощину ночи слышалось рокотание далекого водопада, звонкие трели ручейков, хруст сухого сена на зубах лошадей. И вдруг резануло где-то в груди. Казалось, тонкое верещание исходило из-под камней, низвергнутых с высоты обрыва.
Аюб Тилла и угольщики вслушивались в звуки ночи, и холодная дрожь проходила по их спинам.
Они смотрели на каменную могилу, и жалости не было в их сердцах. Слишком уж обманутыми и обиженными чувствовали они себя, слишком долго господин датхо таскал их, мирных людей, по тернистым тропам газавата, кнутом и угрозами заставлял убивать, мучить.
Свершилась месть. Жестокая месть в сей жизни и в потусторонеем мире.
Они смотрели и думали о своем. Их лица прятала темнота, и каждый из них остался со своимл мыслями. Они не хотели говорить.
— А... а он не вылезет? — робко спросил Юнус-кары. — Вылезет из земли и... всех нас... Всем нам — конец...
Его слова вывели всех из молчания. Все встрепенулись и зашевелились.
— Нет... Кончился. Нелегко помирать пришлось его превосходительству Кумырбеку. Но теперь все! Тьфу!
Аюб плюнул на камни, заживо похоронившие Кумырбека, и пошел. Все угольщики тоже сплюнули. Зашаркали по камням шаги, забренчала сбруя взнуздываемых коней.
Стук копыт долго еще отдавался в горах.
На пороге хижины сидел Юнус-кары. Сжимая холодный ствол карабина, он судорожно позевывал. Временами он вздрагивал. Ему мерещились стоны убитых Кумырбеком жертв, проклятия пытаемых, вопли женщин и детей. Зверь был датхо, много ужасных дел было на его совести.
Но то были лишь голоса ночи. Камни хранили молчание.
Джаббар-Бык безмятежно спал, прикорнув тут же на камнях..
Ночь тихо ползла по невидимым во тьме вершинам.
