Угольщики любили Монику-ой. Суровые, дикие, они с ненавистью поглядывали на Кумырбека. Никто еще не решался, кроме Аюба, громко сказать «нет!». Но про себя многие твердили: «Насилие!», «Насилие!»
Юнус-кары побледнел и как-то посерел. Он смотрел на черного, волосатого, всего в рытвинах морщин Кумырбека и бормотал:
— Где ослу знать цену сладости.
Кары Юнус яростно, всем существом завидовал Кумырбеку. Больше того, с минуты, когда сегодня девушка появилась в дверях хижины углежогов и подставила солнцу и ветру горных вершин нежное, изнуренное долгим заключением, но такое неземное, прекрасное лицо, кары Юнус почувствовал боль в сердце. Он вдруг вытянул из ножен уратюбинскон стали нож и попробовал его пальцем. Но, подняв глаза, он встретил пристальный, остановившийся взгляд Кумырбека, засуетился, закашлялся и сунул нож обратно. Руки у Юнуса-кары прыгали. Да, увидев тигра, шакал разрисовывает себя полосками. Юноша, обратив лицо к далекой розовой горе, простонал:
— Не человек, выкидыш!
— Куда конь, туда и навозный жук! Хорошо! — заорал Кумырбек и... ударил Юнуса-кары. Его прорвало. Одним прыжком ов настиг Юнуса-кары и принялся с силой наносить удары камчой. Он бил яростно, неистово, топтал слетевшую с головы юноши белую чалму.
Аюб Тилла подскочил и оттолкнул курбаши так, что он не удержался на ногах.
Лежа, приподнявшись на локтях, курбаши озирался. Он смотрел на понурившегося Аюба Тилла. Угольщик устрашился своего поступка. Он не понимал, какая сила заставила его поднять руку на своего хозяина и благодетеля, великого датхо, свирепого главаря.
И Кумырбек увидел, что ему нечего бояться угольщика.
— Эй вы, углежоги-лесорубы, — начал он надменно. — Вы меня знаете. Я ваш благодетель, я ваш отец, я ваш дядя родной. Я вершу дела с именем аллаха на устах и с мечом в руке. А почему? Вы, народ кухистанский, получили при разделе мира от всемилостивого аллаха что? Камни и лед... лёд и камни вы получили. И ничего более. И аллах всеведающий сам знал и сожалел о вас, кухистанцах. Хорошо! А тут ещё поднялся с места пророк Исмаил и сказал у престола аллаха: «Что я скажу тем, кто выйдет из моих чресел, когда они спросят: «Эй, отец наш Исмаил, дай нам хлеба»? А хлеба то у меня нет. Одни камни да лед». И возвестил аллах: «Эй, Исмаил, ничего, кроме камня и льда, у меня не осталось. Все раздал уже людям из тех земель, что были. Но есть у меня в сундуке вот этот меч и вот эта хитрость. Дай своим сыновьям и внукам меч и хитрость. Пусть мечом и хитростью ищут и находят. А я закрою глаза и заткну уши. Я не увижу насилия и не услышу крика жертв, а твои потомки пусть берут в мире то, что могут взять мечом и хитростью и чего я сам не смог им дать своей рукой». Так сказал аллах пророку Исмаилу. Что же осталось делать вам, сынам Исмаила, вам, углежоги и лесорубы, когда сам аллах отвернул свое лицо от вас. Эй, те, кто хочет, грызите камни. Эй, кто не хочет иметь дело с камнями, да проявит мужскую силу и идет за мной, ващим дядей и отцом. Хорошо! Ну и коротка у вас память! Забыли вы, как повел я вас, нищих, голодных, в долины Рескема. Захватывали вы нагарских девушек и юношей и продавали киргизам Яркента за золото. Останавливали у Леха караваны купцов и забирали шелка, опиум, жемчуг. Забыли? И кто из вас посмеет сказать, что я хоть раз обманул кого-либо, наказал не за дело, обделил при разделе добычи, а? Сколько лет вы были со мной? И вы и ваши дети были одеты, обуты и сыты, с набитым пищей брюхом. Вас давно я не звал. Теперь вы видите: дела мусульман из-за безбожных колхозов плохи. Сегодня настал час снова идти всем со мной. Хотите — не идите. Дело ваше. Но помните меня тогда. Я повелитель перевалов и вершин, сам датхо Кумырбек. Вы прилепились ко мне кровью. Кровь! Одна кровь разорвет наши узы. Берегитесь, углежоги и лесорубы! Хорошо!
