Он не успел кончить. Толбузин, побледневший еще больше, сделал шаг вперед и громко произнес:
— Мы не канальи, мы офицеры лейб-гвардии ее величества Измайловского полка.
— Молчать! — закричал Густав, топая ногами. — Как смеешь ты прерывать меня!..
— Барон, возьми от него шпагу, — обратился он к Мейендорфу.
— Мы русские офицеры, и никто нас оскорблять не может, — весь дрожа, повторил Толбузин, отстегивая шпагу.
— Это сказал брат, — отворачиваясь, произнес Густав. — Подожди, — остановил он Мейендорфа. — Ну, расскажи, как было дело.
Оправившись от волнения, Толбузин рассказал, как на них в кабачке напали офицеры Конного полка и что затем произошло.
Суровость с лица Густава мало-помалу исчезла, и, когда Толбузин окончил свой рассказ, он уже улыбался своей обычной добродушной улыбкой.
— Так ты говоришь, их было пять? — спросил он Толбузина.
— Пять, ваше сиятельство, — ответил тот.
— А вас три? И они бежали! Ай да молодцы! Я говорил, измайловцы всегда победители! Я расскажу брату! На таких молодцов можно надеяться!..
Но вдруг Густав опомнился. Он постарался снова придать своему лицу строгое выражение и отрывисто произнес:
— Ходить по кабакам, проливать кровь братьев, когда мы там бились с неверными… Барон, шпаги господ офицеров, на гауптвахту!
Но все вокруг уже улыбались. Гроза миновала. Теперь, очевидно, все дело кончится арестом. Арестованные почти весело отдали Мейендорфу свои шпаги и последовали за ним.
— Сержант Астафьев! — крикнул Густав. Астафьев вышел из фронта.
— А с тобой у нас иной разговор, — нахмурив брови, произнес Бирон, — дело пахнет Тайной канцелярией.
И, отпустив кивком головы остальных офицеров, искренне встревоженных за участь Астафьева, он приказал молодому сержанту пройти к нему в кабинет.
Напрасно в этот день и на следующий Настенька ждала Павлушу. Он как в воду канул. Встревожился и сам Кочкарев. Не только боязнь за молодого Астафьева тревожила его, но и неуверенность в своей собственной судьбе.
Дело Астафьева было нераздельно с его собственным делом, почти одинаковое обвинение тяготело над ними. Он знал, что Павлуша пошел по этому делу к Бирону. Что же там случилось? Отчего Павлуша не дает о себе знать?
Тревога его росла.
Марья Ивановна, видя тревогу мужа, была сама не своя.
Над всем домом словно повисла грозовая туча.
Сеня тоже не показывался.
Насте было бы легче, если бы хоть он пришел.
Артемий Никитич не знал, что предпринять. Поехать к Ушакову? Он боялся этого. Имя начальника Тайной канцелярии внушало ему невольный ужас. Ему казалось, что если он поедет к нему, то назад не вернется.
