Далеко на морѣ стояла скала. Она стояла отдѣльно. Когда море бросалосъ на эту скалу, она казалась какимъ-то чудовищнымъ винтомъ, она становилась на дыбы; нѣтъ, это былъ морской богъ, который приподнимался весь мокрый, и смотрѣлъ и фыркалъ, такъ что волосы и борода становились колесомъ кругомъ его головы.
Затѣмъ онъ опять погружался въ кипящій круговоротъ.
И среди этой бури на морѣ показался маленькій черный, какъ уголь, пароходъ.
Когда я вечеромъ отправился на пристань, маленькій черный пароходъ былъ уже въ гавани; это былъ почтовый пароходъ. Много народу собралось на набережной, чтобы посмотрѣть на рѣдкаго гостя; я замѣтилъ, что у всѣхъ безъ исключенія были голубые глаза, хотя и разнаго оттѣнка.
Въ нѣкоторомъ отдаленіи стояла молодая дѣвушка съ бѣлымъ шерстянымъ платкомъ на головѣ; у нея были очень темные волосы, и платокъ какъ-то особенно рѣзко выдѣлялся на ея волосахъ. Она съ любопытствомъ смотрѣла на меня, на мой кожаный костюмъ, на мое ружье; когда я съ ней заговорилъ, она смутилась и отвернула лицо. — Ты всегда должна носить бѣлый платокъ, — сказалъ я: — онъ тебѣ очень идетъ.
Въ эту минуту къ ней подошелъ широкоплечій человѣкъ въ исландской рубашкѣ; онъ назвалъ ее Евой. Вѣроятно, это была его дочь. Я зналъ широкоплечаго человѣка, это былъ кузнецъ, мѣстный кузнецъ. Нѣсколько дней тому назадъ онъ ввинтилъ въ мое ружье новую капсюльку.
А дождь и вѣтеръ продолжали свою работу и согнали весь снѣгъ. Въ продолженіе нѣсколькихъ дней надъ землей вѣяло враждебное и холодное настроеніе, ломались сухія вѣтви, и вороны слетались стаей и каркали. Но это продолжалось недолго; солнце было близко, и въ одно прекрасное утро оно взошло изъ-за лѣса. Когда всходитъ солнце, мнѣ кажется, будто нѣжная полоса пронизываетъ меня съ головы до ногъ. Съ тихой радостью я вскидываю ружье на плечо.
Въ эту пору не было недостатка въ дичи; я стрѣлялъ все, что мнѣ хотѣлось, — зайцевъ, тетеревовъ, бѣлыхъ куропатокъ, а если мнѣ случалось бывать на берегу и какая-нибудь морская птица приближалась ко мнѣ на разстояніе выстрѣла, я стрѣлялъ также и ее. Хорошія были времена: дни становились длиннѣе, воздухъ прозрачнѣе; я снарядился на два дня и отправился въ горы, на вершины горъ; я встрѣтилъ тамъ горныхъ лопарей и получилъ у нихъ сыръ, маленькій, жирный кусокъ, отзывавшійся травой. Я не разъ бывалъ тамъ. Возвращаясь домой, я всегда подстрѣливалъ какую-нибудь птицу и совалъ въ свой ягдташъ. Я садился и привязывалъ Эзопа веревкой. Въ милѣ отъ меня лежало море; отвѣсы скалъ были черные и мокрые отъ воды, которая струилась по нимъ, капала и струилась все съ тѣмъ же тихимъ звукомъ. Эти маленькія горныя мелодіи развлекали меня въ то время, когда я сидѣлъ и смотрѣлъ вокругъ. Вотъ струится этотъ маленькій, безконечный звукъ здѣсь въ одиночествѣ, подумалъ я, и никто не слышитъ его, никто не думаетъ о немъ, а онъ журчитъ себѣ и журчитъ.
