Чего унитарная философія не можетъ основательно выяснитъ спекулятивнымъ путемъ, тому она заставляетъ вѣрить на слово, и къ тому пункту, къ которому не могли притти всемірные позитивисты въ продолженіе тысячелѣтій, къ этому пункту унитарная философія вѣры приходить въ болѣе короткое мгновеніе, чѣмъ то, въ которое можетъ появиться мысль: къ связи и результату.
Пріятная и относительно легко достижимая философія, гавань жизни и смерти, утѣшеніе, покой и наслажденіе усталому человѣческому сердцу, спекуляція, которая сильна именно въ своей слабости, т.-е. въ возможно меньшемъ размышленіи.
Эмерсонъ унитарій. Его философія состоитъ наполовину изъ мышленія, наполовину изъ вѣры, — въ ней нѣтъ ни малѣйшихъ сомнѣній или исканій, но отъ самаго начала готовое философское рѣшеніе. Для него не имѣютъ никакого интереса наблюденія, сравненія, опытъ, гипотеза и всѣ индуктивные способы спекуляціи. «Философія — это Платонъ» (Собр. Fortnightly Review IX, 1883).
И этотъ человѣкъ, не имѣвшій никакой школы, никакой системы, не создавшій ни одной новой мысли, даже не принявшій ни одной новой мысли, не оставившій ни одного оригинальнаго произведенія — этотъ человѣкъ считается единственнымъ американскимъ философомъ! Въ энциклопедическихъ словаряхъ о немъ говорится слѣдующее: «Эмерсонъ, Р. В., сѣверо-американскій поэтъ и философъ. Произведенія Representative men».
Почему же имя Эмерсона вообще связано съ понятіемъ о мышленіи?
Во-первыхъ, потому, что онъ единственный представитель философіи въ обширной Американской странѣ, во-вторыхъ, потому, что онъ дѣйствительно обладаетъ способностями заинтересовывать публику: онъ пишетъ въ высшей степени литературно. У него счастливая способность эссеиста, и онъ съ тактомъ примѣняетъ ее. Онъ можетъ писать прекрасные парадоксы красивымъ и подходящимъ къ темѣ философскимъ языкомъ; онъ мастеръ составлять отполированныя сентенціи, заниматься мозаичной работой. Въ скучные моменты онъ вдругъ поражаетъ насъ фразой, которая развѣвается какъ шелковое знамя по вѣтру; онъ заставляетъ насъ внимательно слѣдить за его изящными противорѣчіями и удивляться его смѣлымъ предположеніямъ; онъ не смигнувъ, заводитъ въ лабиринтъ наше логическое мышленіе.
Но онъ не мыслитель. Въ немъ слишкомъ много легкомыслія и женственности. Въ одной статьѣ Эмерсонъ самъ признается въ этомъ, говоря: «мнѣ доставляетъ удовольствіе говорить то, что я думаю. Но если меня кто-нибудь спроситъ, почему я рѣшаюсь такъ говорить, или почему я вообще такъ говорю, то я почувствую себя самымъ безпомощнымъ смертнымъ».
