— Ницаво, доцка, поедем с краецку. Там мягонько. И второй извозчик, совсем молодой, держа каракового жеребца под уздцы, тоже «цокал»:
Стой, Мальцик, не цуди.
От Опоцки три верстоцки,— весело сказала Тоня. Ласковый мужик засмеялся:
Само собой, барышня. Мы Опоцецкого уезду. У нас в Михайловском все так-то бают.
Так вы из Михайловского? — спросила его моя мать. — Это очень интересно.
Само собой,— согласился разговорчивый дядя возница. — Которые приезжие, завсегда любопытствуют. Мы хорошего роду. Из дворовых людей барина Ляксандры Сергеича. Маменька моя хорошо его помнила, все, бывало, байки рассказывает. А теперь стала забывать. Память не та.
Неужели ваша матушка помнит Пушкина? — удивилась мама. — Ведь ей от роду должно быть... лег сто, не меньше.
Годков с пятнадцать тому, как за сотню перевалило,— засмеялся мужик. — Да и мне семь десятков стукнуло. Я в семье меньшой. Последыш. Вон мой внучонок жеребца оглаживает. Их у меня и на печку не пересажаешь. И правнуки есть.
Чудеса господни,— сказала Тоня, пристраивая последний узел. — Да тебя, дядюшка, хоть жени. Вон ты какой белозубый да жилистый. Тоже небось сто лет проживешь.
Мужик засмеялся:
Это, барышня, нам не в диковинку. Мы, Козловы, живучи. Рано помирать нам ни к чему.
В ближайшее же воскресенье все пойдем в Михайловское,— решила мама.
Милости просим,— с достоинством поклонился возница.— Это с нашим почтением. Ляксандра! — крикнул он внуку. — Давай на телегу, на шарабане я сам. — Веселый дед разом поднял на шарабан Гальку и Вадьку. Потом меня. Помог усесться взрослым. Легко залез на козлы и, разобрав ременные вожжи, крикнул: — А ну, Мальцик, с богом!
Резвый жеребец рванул с места и размашистой рысью вынес шарабан на пригорок. Мама громко ахнула:
— Простор-то какой, батюшки! Дух захватывает. — Забавно морща нос, она втягивала розовыми круглыми ноздрями воздух и радостно смеялась: — Ну, дети, здесь мы заживем припеваючи. Тут русский дух, тут Русью пахнет! Ах какая красота! Гляди не наглядишься, дыши не надышишься.
Бородатый возница обернул к пассажирам смеющееся белозубое лицо:
— Кого ни встречаю, все вот так-то дивятся. Да это ничего. А вот в Тригорском да на Михайловском погосте и впрямь красота ненаглядная. С Тригорского холма над Соротью-рекой верст на двадцать окрест все видать.
Не знаю, как там над неведомой Соротью, но и здесь было красиво. В самом деле дух захватывало. «А как же Сергиевка?» — ревниво кольнула меня мысль: Кольнула и пропала. Вспоминать сейчас о деревне почему-то не хотелось.
