— Он собьёт себе топчан в чуланчике, — отвечает сердитым голосом Анна.
— Какой топчан, мама! Да чулан такой маленький, что на топчане и Славику будет невозможно лечь.
Анна осуждающе посмотрела на дочь. Быстро убрала под косынку прядь выбившихся тёмных с проседью волос, сказала:
— Это ненадолго. Он устроится на хорошую работу, и нам дадут квартиру, не чета этой кухоньке, которую уступили нам когда-то Кочкины. Они теперь, когда у них подросли дети, жалеют об этом.
— Это он тебе обещает квартиру? — перебивает мать Маша. — А золотые горы он тебе не обещал? И ты всё веришь ему, даже после того, что ты натерпелась от него за все эти годы. А что он сделал с нами в Пархаре! Забыла? Вспомни. Таджикистан, 1946 год, Пархар, а до этого были Крым, Воронежская область, Туркменистан, Узбекистан и, наконец, Пархар, где он нас бросил у самой границы с Афганистаном. Ехать, что ли, было дальше некуда? Так вот вспомни. Мы живём в бараке при МТС в километре от Пархара. Вечереет. Отец пришел в тот раз рано и был трезвым и злым. Ты до его прихода куда-то уходила. Тебя долго не было, а вернулась ты довольная, можно сказать, даже счастливая, так как тебе удалось выпросить или одолжить одну пригоршню муки и узелок просяной лузги. Ты соединила лузгу и муку вместе, влила воды, но из этого лепёшки никак не хотели получаться. Тесто под руками разваливалось, а я и сестра с нетерпением ждали, когда же ты начнёшь печь, исходя голодной слюной, но первые лепёшки достались «главе семьи», «кормильцу», а мы с сестрой дожидались, когда испечётся на сковороде следующая партия лепёшек.
Сестра сидела с новорожденным младенцем, со Славиком, на топчане, а я напротив стола на сундуке и с живостью наблюдала, как отец поднёс лепёшку ко рту и откусил. Я ожидала увидеть на лице отца блаженное удовольствие от съеденного куска, но каково же было моё удивление, когда отец выскочил из-за стола и заорал:
— Ты чем меня кормишь, мать твою!.. Эту же дрянь нельзя проглотить! В горле застревает!
Ты повернулась к нему от плиты, посмотрела на него своими скорбными глазами мученицы и почти спокойно ответила:
— А ты не пей водку да не ешь один в столовой, тогда и лепёшки дома будут вкуснее.
Вспомнила, мама?
Анна молчала. Она неподвижно сидела на единственном у них табурете и смотрела в окно в одну точку, а Маша продолжала:
— Отец швырнул лепёшку на стол. Она тут же развалилась, и часть крошек упали под стол. Я в один миг оказалась под столом, а собранные крошки — во рту. Они показались мне очень вкусными, но тут произошло то, что мне не забыть никогда.
