После совета братья снова оказались в клетушке. Они сидели один напротив другого, прислонившись к бревенчатым стенам. Рожденные от одного отца, но разных матерей, они и в самом деле в чем-то были разные. Но отец у них был один, и горе теперь было одно, общее.
— Про что думаешь, брат? — Оторвав от земляного пола взгляд, Ратибор посмотрел на Чеслава.
— Ой, не знаю, братка, голова огнем горит, а руки чешутся, — тяжело вздохнув, задумчиво ответил Чеслав. — Кажись, не верит нам совет. Дурь бабью слушают, маячню всякую. Кому чего привиделось да кому чего подумалось… А нам веры нет.
— Ничего, разберутся. На то он и совет, — стараясь говорить как можно убедительнее, произнес Ратибор.
Но как же ему самому хотелось верить своим словам!
— Пока они разбираться будут, убийца сбежит туда, где и не сыщешь. Да и кто теперь сыщет? Вот Сокол бы смог, так он раненый лежит. А мы здесь сидим, — горячился Чеслав. — Я вот думаю, может, нам сбежать да самим вражину попытаться изловить?
— Сбежать?.. — переспросил Ратибор и задумался. А подумав, покачал головой. — Если сбежим, все сразу подумают, что это потому, что вину за собой имеем. — Он положил на плечо младшего брата руку, пытаясь успокоить его.
Чеслав даже застонал от бессилия и безвыходности ситуации. Сжав кулак, он со всей силой ударил по бревну, и оно отозвалось глухим звуком, схожим с его стоном.
Возле клетушки послышались чьи-то оживленные голоса. Это сторожившие их мужики стали переговариваться с кем-то. Братьев не то чтобы очень сторожили, а скорее, присматривали за ними, чтобы глупости молодецкой не натворили. Потому как прав был Ратибор: стоило им убежать, и для всех стало бы очевидно: виноваты они. И тогда возврата в городище для них не было бы.
Дверку клети отодвинули, и братья увидели Болеславу с узелком и горшком в руках. Глаза ее опухли от слез, а сама она, всегда такая деятельная, сейчас была похожа на сильно уставшую и как-то быстро постаревшую женщину. Она молча стояла и пристально смотрела на братьев. Сначала на одного, а потом с таким же вниманием на другого.
— Вот, поесть принесла… — наконец произнесла она усталым голосом.
— Болеслава… — Чеслав почувствовал, как его сердце сжалось от жалости.
— Я и на миг не допускаю, что это сделали вы, сынки. Кому ж вас лучше знать, как не мне? — Помолчав, она вздохнула и продолжила: — Голуба тоже норовила прийти, да я не пустила. В городище чего только не говорят…
Присев рядом с братьями, она поставила перед ними горшок с кашей, а затем, развязав узелок, разложила на рушнике ломти хлеба.
