Меня не раз порывало вскочить в первый же вертолет и навсегда покинуть Незнаюкакойгород и его избранного мэра.
«А твой долг?» — повторяла мне моя совесть.
— А твой долг? — снова набросилась на меня этим утром рыжеволосая с расчлененной челкой, отражавшаяся в зеркале заднего вида «роллса». — Ты что, забыла про свои обязательства? Сколько людей здесь рассчитывают на тебя! Сколько проектов ты уже запустила! Скольким писателям, художникам, музыкантам, авторам мультфильмов, циркачам, пироженщикам и булочникам ты подарила надежду? И теперь ты посмеешь их разочаровать?
Можно подумать, что эта напыщенная и высокопарная рыжеволосая была секретным агентом мэра, так как всё, что она сказала, через несколько часов повторил он сам, когда я появилась в салоне его виллы «Эдем-Рок».
Вилла «Эдем-Рок», расположенная на пике скалы, как «орлиное гнездо», состоит из семидесяти двух комнат, двадцати ванных комнат, четырех теннисных кортов, одного бассейна, десяти саун, девяти турецких бань, центра талассотерапии, салона красоты и фитнесс-центра с кардио-тренажерами, тренажерами для попеременного напряжения и расслабления мышц, для накачивания мышц и полем для сквоша. Персонал — все служащие мэрии — насчитывает сорок четыре человека, в числе которых бонны, мажордомы, заведующие спиртными напитками, официанты, не считая девяноста сторожей, или, точнее, охранников. Их тщательно отбирают исключительно из шведов, они обязательно должны быть блондинами, ростом 1,90 м, с обхватом талии 50 см и обхватом груди 1,40 м. Они вооружены «Калашниковыми» и одеты в прозрачные пластиковые комбинезоны от Жан-Поля Готье, под которыми прекрасно видны их совершенно голые тела. Добавьте к этому свору из тридцати шести овчарок, постоянно носящихся по парку, окруженному забором с колючей проволокой и наблюдательными вышками.
— Ты незаменима! — сказал мэр, словно повторяя слова рыжеволосой.
Говоря это, он поудобнее расположился на мягком кожаном черном диване Корбузье (копия), на котором мы сидели вдвоем перед неизменной бутылкой вдовы Клико. Я напомнила ему, что, когда я возвратилась из Панамы, то есть четыре дня назад, он обозвал меня всеми словами, включая «лживая» и «мошенница». Он ответил, что это было недоразумением.
— Ты наша звезда, Лю, наш светоч Александрии!
Все это он говорил, пыхтя мне в лицо, как тюлень, и поглаживая мои бедра под маленьким черным от Гуччи платьем с бретельками, перекрещенными на груди. «Лю, моя Лю, мой котик». Потом он вздохнул, украдкой засунул себе что-то в нос и снова задышал мне в лицо:
